Пуговица Дантеса

«…В воскресенье у Катрин было большое собрание без танцев: Пушкины, Геккерны, которые продолжают разыгрывать свою сентиментальную комедию к удовольствию общества. Пушкин скрежещет зубами и принимает свое всегдашнее выражение тигра, Натали опускает глаза и краснеет под жарким и долгим взглядом своего зятя, – это начинает становиться чем-то большим обыкновенной безнравственности; Катрин направляет на них обоих свой ревнивый лорнет, а чтобы ни одной из них не оставаться без своей роли в драме, Александрина по всем правилам кокетничает с Пушкиным, который серьезно в нее влюблен и если ревнует свою жену из принципа, то свояченицу – по чувству. В общем, все это очень странно, и дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных» [12].

Строки письма Софьи Карамзиной очень показательны – они выражают мнение света. Геккерены добились своего: поэт оказался загнанным в угол…

Вечер двадцать пятого Пушкины провели у Вяземских. Пушкины… Геккерены… И все остальные…

В этот раз Александр Сергеевич старался держать себя в руках. В какой-то момент он разговорился с хозяйкой дома, Верой Фёдоровной Вяземской. Разговор получился каким-то странным; мало того, беседа сильно испугала княгиню.

– Что меня забавляет, – сказал Пушкин, – это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что ожидает его дома…

– Что же именно? – спросила, встревожившись, Вяземская. – Вы ему написали?

Поэт кивнул в знак согласия, добавив:

– Его отцу.

– Как?! Письмо уже послано?

– Ну да, сегодня…

– Но… Но мы надеялись, что всё уже кончено… – совсем разволновалась княгиня.

– Разве вы принимали меня за труса? – вскочил Пушкин. – Я вам уже сказал, что с молодым человеком моё дело было окончено, но с отцом дело другое. Я вас предупредил, что моё мщение заставит заговорить свет…

Обрастая слухами, недомолвками, а порой и злобной клеветой, беда набирала обороты, превращаясь в снежный ком. Дело зашло слишком далеко. В какой-то момент остановить этот ком оказалось невозможно…

* * *

День спустя барон Геккерен получил письмо. Гневное и оскорбительное, от Пушкина. Тон послания был настолько резок, что Паук понял: на сей раз не увильнуть. Быть поединку! Правда, имелся важный нюанс: оскорбление адресовалось лично ему, Якобу ван Геккерену. Как лицо дипломатическое, Геккерен не мог оставить подобное обращение без последствий. Январское письмо по своей сути совпадало с тем, которое писал Пушкин 21 ноября (мы не зря говорили о копии, оставленной в памяти).

А вот его копия из военно-судного дела:

«Господин Барон.

Позвольте мне изложить вкратце все случившееся: поведение Вашего сына мне давно известно, и я не мог остаться равнодушным.