Пушкин путешествует. От Москвы до Эрзерума

Кстати, и сам Вальтер Скотт сделал тогда памятную заметку: «Получил письмо от знаменитого Дениса Давыдова, “черного капитана”, который так отличился во время отступления (Наполеона) из Москвы».

Фрагмент карты шотландских кланов

Пушкин расспрашивал своего друга о той удивительной переписке, вероятно, весной 1827-го, когда жил в Москве. Значит, разговор о Вальтере Скотте шел буквально за два-три месяца до создания пушкинского портрета, так как послание Дениса Давыдова, вернее уцелевший его отрывок, датируется сентябрем– октябрем того же года. Еще одно «за» в пользу версии о зримом следе «шотландского барда» на живописном полотне Кипренского.

Памятник Вальтеру Скотту в Эдинбурге. 2001 г. Фотография автора

Другое редкое свидетельство: в том же 1827 году художник Александр Брюллов, старший брат «Великого Карла», «сделался известен портретом Вальтер-Скотта, с пледом на плече…».

Любопытна и краткая запись, оставленная в дневнике приятелем поэта Александром Тургеневым: «Пушкину обещал о Шотландии».

Тургенев свое обещание сдержал – передал поэту описание своего путешествия из Лондона в Абботсфорд, имение Вальтера Скотта, где ему посчастливилось провести в гостях у романиста три незабываемых дня. Какие-либо выписки о Шотландии в бумагах поэта после его гибели найдены не были – таинственным образом они исчезли.

Но названия «Шотландия» и «шотландский» сохранились в пушкинских рукописях. И в поэтическом послании «Гнедичу» есть строки:

То Рим его зовет, то гордый Илион,То скалы старца Оссиана.

Это все те загадочные и недостижимые шотландские берега, где в старозаветные времена бродил легендарный бард кельтов Оссиан и к которым так стремился поэт.

Не судьба была воочию увидеть Пушкину «суровые красоты шотландской природы».

Иль скалы дикие Шотландии печальной.

Открытым оставался лишь поэтический мир…

И одно из своих стихотворений «Ворон к ворону летит…», по сути, поэтическое переложение баллады Вальтера Скотта, Пушкин первоначально назвал «Шотландской песней».

Ворон ворону в ответ:«Знаю, будет нам обед;

В чистом поле под ракитойБогатырь лежит убитый…»

Какой иной пророческий смысл, кажется ныне, заложен в грустной «Шотландской песне».

«Необычайно похожий»

Год 1827-й. Пушкин в зените собственной славы. Его называют «гордостью родной словесности». Уже вышли из-под его пера поэмы: «Руслан и Людмила», «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Цыганы»; главы романа «Евгений Онегин», «Граф Нулин», многие стихи.

Уже были в жизни поэта и южная ссылка, и ссылка в Михайловское. Уже почувствовал на себе и царскую опалу, и царскую милость.

«Я говорил с одним из умнейших людей в России», – будто бы сказал Николай I после аудиенции, данной им в Кремле, в Чудовом дворце опальному поэту. Назвал Пушкина первым поэтом и изъявил согласие стать его цензором. И после, выйдя из кабинета, обращаясь к придворным, небрежно заметил: «Теперь он мой».

Так что и плед на портрете Пушкина не просто деталь одеяния, некий романтический штрих, прихоть поэта, нет – это его ответ, даже вызов всесильному монарху.

Шотландский плед, небрежно переброшенный через плечо Александра Сергеевича, незримым образом трансформируется в его поэтическое кредо:

Ты царь: живи один. Дорогою свободнойИди, куда влечет тебя свободный ум.

Знаменитый пушкинский портрет. Самое первое о нем свидетельство – письмо Н.А. Муханова брату от 15 июля 1827 года: «С Пушкина списал Кипренский портрет, необычайно похожий».

Портрет, обретший славу тотчас же, как только вышел из мастерской живописца. Его появление 1 сентября 1827 года на выставке в Императорской Академии художеств сразу же стало событием. О нем говорили в светских салонах и на петербургских улицах, – обсуждали достоинства живописи, поражались живому взгляду поэта, верно схваченному выражению, восторгались.

«Вот поэт Пушкин, – по самым первым впечатлениям записал в дневнике профессор Петербургского университета, цензор А.В. Никитенко. – Не смотрите на подпись: видев его хоть раз живого, вы тотчас признаете его проницательные глаза и рот, которому недостает только беспрестанного вздрагивания: этот портрет писан Кипренским».

Хорошо знавший Пушкина М.В. Юзефович подтверждал: «Его портрет, работы Кипренского, похож безукоризненно. В одежде и во всей его наружности была заметна светская заботливость о себе…» (Шотландский плед на портрете – не есть ли проявление подобной заботливости?)