Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

В годы пребывания на чужбине митрополит Антоний, как и ранее, всегда был окружен молодежью. С нею он делился своими обширными познаниями, немудреным угощением и неизменной лаской. Днем, обыкновенно в подряснике, подпоясанный ременным поясом, с золотой цепочкой от часов в петлице владыка сидел за письменным столом, разбирая почту, отвечая на письмо или читая книгу. Вечером, за чайным столом он редко был один: как правило, кроме келейника Федора сидели студенты богословского факультета университета и приезжие священники, дам почти никогда не бывало. В неспешной беседе за самоваром обсуждались вопросы богословские, церковные, аскетико-пастырские, литературные; нередко владыка рассказывал о своем прошлом, об академиях, профессорах и церковных лицах, рассказы эти были красочны, остроумны, характеристики иногда резки. Иногда просил голосистых студентов спеть какое-нибудь греческое песнопение, слушал, умилялся и тихо плакал, вспоминая Почаев, Киевскую Лавру, Москву и все былое великолепие русской церковной жизни.

И по-прежнему он уловлял чистые души и направлял на самый верный, по его убеждению, путь – путь монашеский. Архимандрит Киприан (Керн) вспоминал, как еще в революционной Москве, при случайной встрече митрополит Антоний обратил на него, восемнадцатилетнего студента-юриста, особое внимание. «Ну, знаете, это неспроста, – заметили знакомые. – Ведь это Антоний Храповицкий, великий уловитель душ в монашество. Быть вам, коллега, монахом». Константин Керн только рассмеялся в ответ. Но в эмиграции, в Белграде, по словам отца Киприана, «очень быстро Антоний стал моим авторитетом, почти кумиром. Я им увлекся, в него влюбился, был им покорен», а в 1927 году состоялось пострижение «милого Кернушки» в чин монашеский (см. 71). А вот другая история. Как-то в Харькове один из знакомых владыки рассказал, что у одного из предводителей дворянства старший сын, студент-юрист, очень интересуется духовными вопросами. Владыка тут же попросил отца привести к нему сына. Отец не смог этого сделать, владыка несколько раз напоминал, но все не складывалась встреча. Она произошла случайно, когда молодой Михаил Максимович (1896–1966) подошел под благословение, и так завязалось живое общение семьи Максимовичей с владыкой Антонием. После революции и гражданской войны они встретились в Белграде. В 1926 году митрополит Антоний постриг тридцатилетнего Михаила Максимовича в монашество с именем Иоанн в честь дальнего родича, святого Иоанна (Максимовича) Тобольского, быть может, предугадывая, какой благодатный и тяжкий путь предстоит его постриженику, вскоре после кончины причисленного РПЦЗ к лику святых.

Много времени митрополит Антоний уделил написанию «Опыта христианского православного катехизиса», который в марте 1925 года по решению Архиерейского Собора РПЦЗ должен был заменить Катехизис митрополита Филарета (Дроздова), освободить Церковь от «мертвящей схоластики Макария и Филарета», по выражению архимандрита Киприана (Керна) (71, с. 26). Но спустя месяц, учитывая протесты некоторых архиереев, владыка просил Синод отменить это свое решение.

В те дни в Москве скончался Патриарх Тихон. В своем Завещании (при всех сомнениях в его подлинности все же верно выражающем и взгляды, и церковную политику святителя Тихона – см. 150) он указывал: «Пора понять верующим христианскую точку зрения, что “судьбы народов от Господа устрояются”, и принять все происшедшее как выражение воли Божией. Не погрешая против нашей веры и Церкви, не переделывая чего-либо в них, словом, не допуская никаких компромиссов или уступок в области веры, в гражданском отношении мы должны быть искренними по отношению к Советской власти и работе СССР на общее благо, сообразуя распорядок внешней церковной жизни и деятельности с новым государственным строем, осуждая всякое сообщество с врагами Советской власти и явную или тайную агитацию против нее» (4, с. 362). Своим самозабвенным служением в небывалых ранее для Церкви условиях открытой борьбы атеистической власти против Церкви и веры святитель Тихон сумел не только сохранить единство Русской Церкви на основах Православия, но и проложил путь для дальнейшей жизни Церкви в Советской России. Продолжались аресты и расстрелы священнослужителей и верующих мирян, грабежи церквей по всей стране, наглая атеистическая пропаганды власти, вера в Бога была поставлена вне закона, но – Церковь жила.

Это не было понято в Карловцах. Всякий раскол неизбежно влечет за собой новый раскол.

В июне 1926 года Синод Зарубежной Церкви потребовал безусловного подчинения себе всего русского церковного зарубежья, что вызвало возражения со стороны митрополитов Евлогия (Георгиевского) и Платона (Рождественского). От «карловчан» откололись Западноевропейский и Североамериканский митрополичьи округа, но они по-прежнему не допускали возможности правоты своих оппонентов, слепо убежденные, что правда на их стороне.