Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

Вследствие названных причин 5 мая 1922 года постановлением Святейшего Патриарха Тихона, Священного Синода и Высшего Церковного Совета было упразднено ВЦУЗ, Карловацкий Собор признан не имеющим канонической силы, а его послание о восстановлении династии Романовых и обращение к Генуэзской конференции названы не выражающими позиции Русской Церкви (см. 4, с. 193–194). Однако большевистские правители в полной мере использовали монархическую и антисоветскую платформу Карловацкого Собора для обвинения Патриарха и всей Церкви. В обвинительном заключении по «делу Патриарха Тихона» очень часто встречается имя митрополита Антония (Храповицкого) как олицетворение контрреволюционера и монархиста. На допросах в ОГПУ арестованный святитель Тихон показал 25 января 1923 года: «Как мною уже показано на допросе от 18/1 с. г., я считаю данное мной благословение этому Собору ошибкой своей ввиду того, что этот Собор стал на путь политический и контрреволюционный» (157, с. 198).

Митрополит Антоний поначалу решил исполнить волю высшей церковной власти и подчиниться указу Патриарха, но в его окружении этому многие воспротивились. Вновь владыка оказался перед серьезнейшим выбором в своей жизни… и сделал его, по нашему мнению, неверно. 2 сентября 1922 года в тех же Сремски-Карловцах собрался новый Собор Русской Церкви за границей, на котором было решено ВЦУЗ распустить, но вместо него создать возглавляемый митрополитом Антонием Священный Архиерейский Синод РПЦЗ (Русской Православной Церкви за границей). Таким образом, была фактически нарушена воля законного главы Русской Православной Церкви (в новом указе от 10 ноября 1923 года подтвердившего свое решение от мая 1922 года), под иным названием сохранен незаконный церковный центр, что открыло путь к церковному расколу.

Сознавал ли это владыка Антоний? Конечно. Правда, положение его, не столь трагическое, как у Патриарха Тихона, было все же крайне тяжелым. С одной стороны, он был убежден в необходимости продолжения борьбы против богоборческой Советской власти, в невозможности никаких соглашений с этой властью, и в этом его поддерживало большинство русской эмиграции. С другой стороны, он долго не мог решиться выйти из канонического подчинения главе Церкви, разорвать связь с Матерью-Церковью из-за того, что она оказалась под гнетом большевистской власти… но решился. Похоже, он забыл завет покойного владыки Михаила (Грибановского) «не поддаваться горячности», забыл и сказанные им самим осенью 1917 года новоизбранному Патриарху слова о важности «смирения» и «забвения своей личности» ради следования воле Божией. Митрополит Вениамин (Федченков) вспоминал, как в те дни митрополит Антоний при встрече в карловацком патриаршем саду «обратился осторожно с предложением: – Мы, архиереи, сделали секретное постановление: впредь не принимать приказов Патриарха, если они нам покажутся несвободными. Вы согласны с этим?.. – Боже меня сохрани от этого! – ответил я ему» (31, с. 345).

Однако окружение митрополита Антония было настроено иначе, говорили: «Указ вынужденный – не свободное волеизъявление Патриарха; его можно не исполнять» (50, с. 370). Это потом владыке стало ясно, что ему трудно принимать решения стратегические, долгосрочные, а Святейший Патриарх Тихон, ранее казавшийся многим простоватым и недалеким, мудро и твердо ведет церковный корабль посреди страшной бури.

Митрополит Антоний накануне Рождества Христова решил удалиться на Афон, это виделось самым желанным и самым простым решением. Кинот Святой Горы сначала дал согласие на это, но после возражений со стороны нескольких греческих монастырей отказал. Владыка воспринял это решение как волю Божию, как повеление еще послужить Церкви.

Между тем Патриарх Тихон, которого кремлевские правители были вынуждены освободить из заключения, занимает вполне примирительную позицию в отношении главы «зарубежников». В интервью РОСТА 28 июня 1923 года он, в частности, отметил: «…Я думаю, что Церковь должна быть аполитичной, и во всей своей деятельности я буду твердо стоять на этом. Я проверю сведения о контрреволюционной деятельности Антония Храповицкого и других заграничных иерархов, и, если обнаружится, что эти сведения верны, я предложу им прекратить контрреволюционную работу как несогласованную со званием пастыря. Я думаю, что они меня послушаются. Ведь они меня еще признают… Ну а если они меня не послушаются, я их предам церковному суду» (4, с. 282). Уж казалось бы, что там Патриарху «проверять сведения», когда контрреволюционная и антисоветская деятельность митрополита Антония была всем известным фактом. Но самым тоном своим, в котором угадывается мягкая укоряющая улыбка, святитель