Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

Тихон свидетельствует о желании сохранить единство с вынужденными церковными эмигрантами, призывает их понять новую реальность Советской России и поставить интересы Церкви выше интересов политических партий. Спустя несколько дней, 1 июля, в Патриаршем воззвании уже строгим тоном документа заявлено, что, поскольку «карловчане» не только не раскаялись в своих поступках, но, напротив, «еще более того ввергают Православную Церковь в политическую борьбу совместно с проживающими в России и за границей злоумными противниками Советской власти, принесшими немало несчастий Родине нашей, пусть хотя теперь они сознают это – смирятся и покаются, а иначе придется звать Преосвященных владык в Москву для ответа пред церковным судом… Господь да умудрит всех нас искать каждому не своих сил, а Правды Божией и блага своей Церкви» (4, с. 287).

Однако «карловчане» будто закупорились в скорлупе своей политизированной церковной доктрины, воспринимая себя как совершенно независимое верховное церковное управление. Например, они постановили: «В случае и в будущем времени каких-нибудь распоряжений Его Святейшества, касающихся Заграничной православной церкви, роняющих ее достоинство и при этом носящих столь же явные следы насильственного давления на совесть Св. Патриарха со стороны врагов Христовых, таковых распоряжений не исполнять, как исходящих не от Его Святительской воли, а от воли чужой; но в то же время сохранять полное уважение и преданность к личности невинного страдальца – Св. Патриарха…» (цит. по: 126, с. 124).

И тогда 8 апреля 1924 года Патриарх Тихон и Патриарший Священный Синод принимают специальное постановление: «Заявить, что со всей политической деятельностью заграничных иерархов, имеющих целью дискредитировать нашу государственную власть, ни Святейший Патриарх, ни существующее при нем Церковное Управление не имеют ничего общего и таковую деятельность осуждают… Заявить, что митрополит Антоний [Храповицкий], находящийся за границей, не имеет никакого права говорить от имени Русской Православной Церкви и всего русского народа, так как не имеет на это полномочий» (4, с. 314). Конечно, появление этого постановления было отчасти вынужденным: Патриарх боролся за легализацию Русской Церкви, и ему было необходимо показать Советской власти, что Церковь стоит вне политики. Но в немалой степени в постановлении виден и другой подход, и другие взгляды на миссию Церкви, чем у владыки Антония. Возможно, сыграла свою роль глубокая, с юных лет его увлеченность идеализированным образом Святой Руси

, которую он противопоставлял императорской России

, отвергая все положительные стороны петровских и послепетровских преобразований…

Митрополит Антоний остается главой Русской Церкви за границей. Он руководит деятельностью Архиерейского Собора и Архиерейского Синода, заявляет протесты против вмешательства Вселенской Патриархии в дела Русской Церкви, против стремления Константинополя подчинить диаспору Русской Церкви своей юрисдикции. Он посещает Каир, Александрию, Иерусалим, Лондон и Бухарест, встречая повсюду глубокое уважение и почтение.

Богослужения митрополита Антония были незабываемы. «Боярская красивая внешность… совершенная уверенность в церковном уставе и чинопоследовании. Прекрасный ритм и бесстрастность в служении. И в чтении, и в литургийных возгласах он не вкладывал ничего своего личного. Он так и считал, что личная интонация может только испортить впечатление… Отсутствие аффектации делало его службу чрезвычайно осмысленной, прозрачной, строгой и иконописно классической. Это был классик богослужения», – восхищенно писал архимандрит Киприан (Керн) (71, с. 33).