За пределами России реакция была еще более жесткой. «Болыпевизаны» и сторонники «красной Церкви» подвергались бойкоту в эмигрантской среде. Показательно, что духовное чадо владыки Вениамина Иоанн (Шаховской), рукоположенный им в феврале 1927 года в сан иеромонаха, отвернулся от своего старца, хотя и продолжал высоко ценить его. «При всем своем церковном консерватизме преосвященный Вениамин обладал живым движением души. Человек большой церковной культуры и искренности, он учил этому и меня… Знаток литургики и церковной музыки, владыка Вениамин открывал мне красоту церковных служб, дух устава и духовничества. Простой, как птица в небе, добрый, легкодвижный и искренний, он всегда был готов всем помочь. Выросший на любви к Слову Божию и святым отцам, он заменил мне богословскую школу» (70, с. 66). Владыка Вениамин оказался почти в одиночестве, хотя русские люди и за пределами России тянулись к Церкви.
Оторванные от родной земли, лишенные всего имущества, русские эмигранты обратились к вере отцов как своему последнему оплоту. По воспоминаниям митрополита Евлогия (Георгиевского), наплыв богомольцев в Париже был так велик, что русский храм святого Александра Невского «не вмещал всех собравшихся, была давка; на церковном дворе, даже на улице перед церковью – всюду толпился народ». Правда, сказывалась на большинстве оторванность от церковной жизни, они тяготились «слишком длинным» богослужением, и когда митрополит Евлогий утвердил уставное служение, то получил от великой княгини Елены Владимировны прозвище «большевик» (50, с. 375, 378). Тем не менее в эмигрантских кругах возникло стойкое неприятие какого-либо компромисса Церкви с Советской властью, отрицалась сама возможность их мирного сосуществования.
Конечно, владыка Вениамин в Париже не до конца представлял себе масштабы и характер гонений на священнослужителей и простых верующих, коварство и жестокость руководителей ОГПУ и Политбюро ЦК ВКП(б), но он был уверен в главном: Церковь должна быть с народом. О глубине его размышлений свидетельствует тот факт, что, прежде чем дать свое согласие на признание «Декларации» 1927 года владыки Сергия (будущего Патриарха), он отслужил в сентябре – октябре 1927 года 40 литургий, после совершения каждой из которых размышлял на страницах дневника, поверяя бумаге все движения сердца и рассуждения ума:
«Первая литургия.
Ныне впервые почувствовал сердцем, что в принятом мною важном решении есть