Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков

Такова одна часть мирян, желающих проникнуть на Собор; а другая – это наши доморощенные богословы “Нового времени”, уже открытые нигилисты, отрицатели догматов, будущей жизни, святых таинств, евангельских чудес, всего Ветхого Завета, принципиальные эротоманы… интеллигентные хлысты. Я думаю, что если бы для участия в Соборе пригласить в полном составе любую каторжную тюрьму, то она не могла бы в такой степени опозорить нашу святую веру и прогневать Бога, как подобные кандидаты в члены Поместного Собора» (цит. по: 102, кн. 2, с. 75–76).

Очевидное выделение в церковной среде либералов, открыто заявлявших о необходимости проведения безотлагательных перемен во всем строе церковной жизни, привело его на критические позиции в отношении митрополита Петербургского Антония (Вадковского), ставшего покровителем такого течения. С присущей ему страстностью, архиепископ Волынский осуждал своего учителя (правда, не публично), полагая, что столичный архипастырь «совсем сбился с толку» и «отдает Церковь в лапы пьяным дьячкам-нигилистам, изображающим из себя академические корпорации» (цит. по: 190, с. 74). По мнению современников, архиепископ Антоний был даже непосредственно причастен к составлению оскорбительного письма А. И. Дубровина в адрес митрополита Санкт-Петербургского в декабре 1906 года (см. 190, с. 310–314).

Полагая главным злом давление государства на Церковь, он в то же время считал равновеликой угрозой для Церкви активность церковных радикалов. «Не столько боюсь противодействия 200-летнего государственного деспотизма над Православием, – писал он Б. Н. Никольскому, – сколько новонародившейся поповской декадентщины, проектов о женатых архиереях, попах-двоеженцах, сюртучных священнослужителей, отмены постов и, наконец, узаконения проституции» (цит. по: 190, с. 332).

Тем не менее владыка Антоний страшился не изменений вообще, а слишком сильных и далеко идущих преобразований, не совпадавших с его довольно консервативными воззрениями. И сам он занимался не только вопросами высокой церковной политики, но и множеством текущих дел по своим епархиям, особое внимание уделяя учебным заведениям. Так, после ревизии Киевской Духовной Академии в марте – апреле 1908 года владыка Антоний написал подробнейшие характеристики на всех 25 преподавателей академии, в которых строго, но объективно оценил их личности и прослушанные им лекции. Например, о профессоре Голубеве написал, в частности, что, «занятый преподаванием в университете и изданием весьма важных документов отечественной истории, а также изнуренный болезнями, профессор читает хотя оживленно, но нервно, и его переутомление сказалось во взволнованном настроении»; лекция К. Д. Попова по патристике была оценена следующим образом: «Чтение немного вялое, с заминками, ознакомление с предметом подробное, но идеи христианского философа об отношении знания к вере не были выяснены с достаточной определенностью. Впрочем, впечатлению от лекции вредило то обстоятельство, что профессор, видимо, прихварывает в отношении нервной системы. Отношение его к науке вполне церковное, познания в своей области в свое время приобретены хорошие, но продолжается ли работа и посейчас, это незаметно, потому что профессор не печатается» (цит. по: 102, кн. 2, с. 125–126). Позднее, после решения Святейшего Синода о реформировании духовных академий, пересмотре их устава и усилении религиозного воспитания учащих и учащихся, в обществе осуждали участие владыки Антония в «разгроме духовных академий». Профессорская корпорация Киевской Духовной Академии ответила на его ревизию тем, что прекратила прием в академию студентов из Волынской епархии.

Как бы то ни было, не все было плохо, усилиями тысяч священников и сотни епископов в первое десятилетие XX века происходило очевидное возрождение церковной жизни в России. Даже такой скептический человек, как протопресвитер Георгий Шавельский, вспоминал: «Перелом в церковном деле в последнее время произошел, и перелом – очень большой. Я помню еще время, когда во всех почти сельских церквах одиноко гнусавили дьячки, когда хоры в этих церквах были редкостью… в последние перед революцией годы едва ли находились на Руси храмы, где бы не раздавалось хоровое пение; устная проповедь вслед за богослужением стала обычным и даже обязательным явлением. Появились тысячи разных церковных братств и обществ…» (203, т. 2, с. 156).