В том месте к югу от экватора, гдё холодное течение Гумбольдта сворачивает на запад, мы могли каждые несколько часов вылавливать по два-три килограмма планктонового киселя. Накапливаясь в сетке в уплотненном состоянии, планктон напоминал слоеный торт, в котором коричневый слой сменялся красным, серым, зеленым, по мере того как мы пересекали различные планктонные поля. В ночные часы, когда море начинало светиться, наш улов выглядел под водой грудой сверкающих драгоценностей. Вытащенный на плот, пиратский клад рассыпался на миллионы крохотных светящихся рачков и личинок, превращаясь как бы в кучу пылающих во мраке микроскопических угольков. Когда мы переливали планктон в банку, казалось, что из сетки выливается ведьмин кисель из светлячков. Насколько красиво наш ночной улов выглядел издали, настолько же жутким он казался на расстоянии вытянутой руки. И насколько отвратительным был его запах, настолько же вкусным оказывался планктон, когда мы отваживались отправить в рот ложку этого огненного киселя. В тех случаях, когда в улове преобладали карликовые креветки, он напоминал по вкусу паштет из омаров, креветок или крабов. Если же основную массу составляли икринки, то и вкус был как у икры, иногда — как у устриц, растительный планктон был либо таких микроскопических размеров, что просачивался с водой через сетку, либо настолько крупным, что его можно было выбрать руками. Сверху на киселе плавала своеобразная пленка, состоявшая из относительно крупных желеобразных простейших червей, похожих на короткие стеклянные ампулы, и медуз. Они были горькими на вкус, поэтому их приходилось выбрасывать. Всё же прочее можно было есть, — либо непосредственно в сыром виде, либо в виде сваренного в пресной воде киселя или супа. Но, как известно, на вкус и цвет товарища нет. Двое из членов экипажа были в восторге от планктона, двое других считали, что у него неплохой вкус, а двоих последних мутило от одного вида. В смысле питательности планктон не уступает обычным моллюскам, а умело приготовленный и приправленный он превращается в первоклассное блюдо для любителей съедобных продуктов моря.
То, что в этих мельчайших организмах нет недостатка в калориях, доказывает своим существованием кит: крупнейшее животное в мире, он питается, тем не менее, исключительно планктоном. Наш метод ловли маленькими сетками, которые, к тому же, не раз сжевывались голодными рыбами, показался нам до смешного примитивным, когда мы как-то раз, сидя на плоту, увидели фонтанирующего усатого кита, который просто отфильтровывал громадные массы планктона, пропуская воду сквозь свои блестящие, как целлулоид, усы.
— А вы бы тоже испытали этот метод, — посоветовали нам ехидно Торстейн и Бенгт, когда мы как-то потеряли планктоновую сетку в море. — Если к вашим усам поднести спичку, тоже, небось, целлулоидом запахнет!
Мне приходилось видеть китов издали, с парохода, а в музее, в виде чучела, — на расстоянии полушага, но это никак нельзя было назвать настоящим знакомством.
Может быть, поэтому я не мог заставить себя воспринимать кита так, как воспринимаешь обычных теплокровных животных, скажем — лошадь или слона. Конечно, я понимал, что биологически кит—самое настоящее млекопитающее, и всё-таки он всегда оставался для меня громадной холоднокровной рыбой. Совсем другое впечатление испытали мы, когда увидели этих великанов вплотную около нашего плота.
Однажды, когда мы закусывали, усевшись, как обычно, поближе к воде, так что достаточно было протянуть руку, чтобы сполоснуть посуду в море, мы все так и подскочили от неожиданности: позади нас кто-то громко запыхтел, словно за нами плыла лошадь. Обернувшись, мы оказались лицом к лицу с уставившимся на нас огромным китом. Он был так близко, что мы отчетливо видели лаковый отблеск внутри его дыхательного отверстия. Это было настолько необычно — услышать настоящий хороший вздох в открытом море, где все живые существа, снующие вокруг, были лишены легких и только шевелили жабрами, что мы буквально ощутили теплое родственное чувство в отношении нашего древнего троюродного дядюшки, который как бы заблудился далеко в морских просторах Вместо холодной, похожей на жабу китовой акулы, которой не приходило и в голову высунуть морду из воды за тем, чтобы глотнуть свежего воздуха, нас наконец-то посетило существо, напоминающее сытого, добродушного бегемота из зоопарка; оно еще раз вздохнуло, завоевав этим мою безраздельную симпатию, нырнуло обратно в глубь океана и исчезло.
Впоследствии киты навещали нас неоднократно. Чаще всего это были небольшие морские свиньи и касатки, резвившиеся многочисленными стаями вокруг нашего плота; иногда появлялись также громадные кашалоты и большие усатые киты — когда поодиночке, когда небольшими группами.