Понятно, что в таком обществе нам не приходилось особенно скучать. Однако бывало и так, что оно скорее мешало, чем развлекало, — например, когда нам нужно было самим нырнуть в воду для проверки креплений на днище. Как-то одна из килевых досок отвязалась и скользнула вниз под плот. Там она зацепилась за канаты, и мы никак не могли ее вытащить. Лучшими ныряльщиками считались у нас Герман и Кнют. Дважды Герман нырял под плот в гости к макрелям и лоцманам, пытаясь высвободить доску, но безрезультатно. Вынырнув во второй раз, он присел отдыхать на краю, как вдруг мы заметили в каких-нибудь трех метрах от нас восьмифутовую акулу. Она плыла, всё ускоряя ход, прямо на ноги Германа. Возможно, мы неправильно истолковали намерение акулы, — во всяком случае, мы заподозрили ее в злом умысле и поспешили всадить ей в голову гарпун. Акула обиделась, и завязалась оживленная схватка, которая кончилась тем, что гостья исчезла, оставив на поверхности воды маслянистое пятно, а килевая доска так и осталась лежать зажатой под днищем.
Тогда Эрику пришла в голову мысль соорудить водолазную корзину. У нас не было под рукой специальных материалов, но к нашим услугам имелся бамбук, канаты и старая корзина из-под кокосовых орехов. Эту корзину мы и надставили с помощью бамбука, перевязанного веревками. Теперь можно было спускаться в ней под воду, — наши столь соблазнительные для морских обитателей ноги оказывались в укрытии. Веревочная оплетка наверху имела, конечно, скорее чисто психологический эффект, и для нас и для рыб, но, как бы то ни было, мы могли при виде враждебных существ быстро присесть в корзине, в то время как оставшиеся на палубе спешили вытянуть ныряльщика из воды.
Понемногу водолазная корзина превратилась для экипажа в своего рода зрелищное предприятие. С ее помощью мы имели превосходный случай ознакомиться с природным аквариумом под нашим «Кон-Тики».
Когда океан бывал настроен миролюбиво, мы поочередно спускались под воду и сидели там, сколько у кого хватало дыхания. Здесь царило непривычное, по-особенному ясное, без теней, освещение. В отличие от надводного мира, глаз не мог уловить, с какой стороны падал свет. Преломленный водой, он шел сверху и снизу; лучи солнца не концентрировались в каком-нибудь определенном месте, а были словно разлиты по всей толще воды. Днище плота казалось снизу ярко освещенным волшебным сиянием, в котором отчетливо были видны все девять бревен с веревочными креплениями и ярко-зеленой бахромой морской травы, покрывшей также и всё кормовое весло. Лоцманы плыли смирно, ровными рядами, — настоящие зебры в рыбьем обличье; вокруг них резкими, сильными движениями скользили большие золотые макрели. Тут и там отливали розовым просунутые сквозь щели килевые доски, на которых устроились мирные колонии морских желудей. Они мерно взмахивали желтой бахромой жабер, улавливая себе пищу и кислород. В случае опасности они моментально захлопывали окаймленные желтоватым или розовым венчиком створки и уже не открывали их, пока не чувствовали себя в полной безопасности. Нам, привыкшим к ослепительно яркому тропическому солнцу, подводное освещение казалось необычайно ясным и приятным. Даже когда мы смотрели вниз, где в глубинах затаилась вечная ночь, оттуда навстречу сияла ласкающая глаз голубизна — отражение солнечных лучей. Далеко-далеко внизу в прозрачно-синей толще воды мелькали тени рыб. Это были либо бониты, либо другие виды, которые невозможно было определить на таком расстоянии. Иногда они шли огромными косяками, и мы гадали — связано ли это с проходящими в этой части океана течениями или же и эти подводные жители намеренно присоединяются на несколько дней к «Кон-Тики».
Особенно интересно было спускаться в наш аквариум, когда появлялись огромные тунцы с золотистыми плавниками. Они тоже нередко ходили целыми косяками, но чаще всего кружили спокойно у плота по двое, по трое, — если только нам не удавалось заманить их на крючок. С плота мы видели тяжелые, неповоротливые туши, но стоило окунуться в родную стихию тунцов, как они мгновенно преображались, причем настолько, что мы поначалу готовы были посчитать это обманом зрения. Здоровенные рыбины не обращали на нас никакого внимания и невозмутимо продолжали свое плавное движение; под водой они приобретали фиолетовый оттенок с металлическим отливом, и казались несравненно изящнее всех остальных виденных нами рыб. Это были настоящие серебристо-серые торпеды, совершеннейшей обтекаемой формы и с крайне точной координацией движений. Они с удиви-тельной легкостью перемещали в воде свои семьдесят-восемьдесят килограммов с помощью едва приметных движений плавников.