Едва осознав это, я перекатилась на другой бок и попыталась сесть, но наткнулась на чье-то колено и пала жертвой нового приступа кашля. Когда же кашель, в конце концов, унялся, я обнаружила, что колено принадлежит Сухайлу, с безмолвным облегчением взирающему на меня сверху вниз.
– Ох, слава богу, вы живы, – сказала я.
– Это следовало сказать мне, – с негромким, усталым смехом возразил он. – Ведь это вы едва не утонули.
Я вспомнила руку на запястье, волокущую меня наверх, к жизни.
– Думаю, за спасение моей жизни благодарить следует вас.
Цвет лица Сухайла разом улучшился. До этого он был болезненно бледен, насколько это вообще возможно для смуглого ахиата, но теперь его лицо приобрело куда более здоровый оттенок, и я поняла, что он покраснел.
– Боюсь, мне снова придется просить о прощении, – сказал он, отодвинувшись так, чтобы больше не касаться меня коленом.
Только тут я заметила, что он стоит на коленях почти вплотную ко мне. Между тем Том сидел на корточках в полушаге, а несколько окруживших нас матросов и вовсе стояли во весь рост… А ведь я слышала, как возвращают к жизни тех, кто едва не захлебнулся, хоть и никогда не видела этого собственными глазами!
Должно быть, я и сама покраснела до корней волос. Насквозь промокшая, я лежала посреди палубы, растянувшись во весь рост, не прикрытая ничем – даже одеялом. Очевидно, когда Сухайл взялся приводить меня в чувство, на это не оказалось времени. Кудри его промокли насквозь, влажные пряди прилипли к щекам, как осьминожьи щупальца… Он смотрел и смотрел на меня – и, судя по выражению лица, прекрасно понимал, что должен отвести взгляд, но никак не мог заставить себя сделать это.
Понимаю, сие признание отнюдь не пойдет на пользу моей репутации, однако я смотрела на него точно таким же образом. Мы только что пережили нечто ужасное, а те, кому доводилось испытать то же, знают, как это обостряет чувства, сколь ярко и наглядно демонстрирует мимолетность жизни. Вдобавок, я была еще не так уж стара, а Сухайл – по пояс обнажен, и это обстоятельство на миг вытеснило из головы все прочие мысли.
Из ступора нас вывел Том, за что я благодарна ему до гроба. Он привстал с корточек, чтобы помочь мне подняться, и Сухайл отодвинулся, освобождая ему место. Судите сами, как сильно повлияла на меня близость смерти: мне едва не сделалось неловко за свой вид и перед Томом – перед Томом, видевшим меня голой и облепленной илом, когда я пала жертвой желтой лихорадки в Мулине!
Спасаясь от смущения, я, как обычно, нашла прибежище в работе.
– Что произошло? – спросила я, едва утвердившись на ногах и оправившись от нового приступа кашля. – Знаем ли мы, что заставило змея напасть?
– У меня есть мысль, – сказала Хили-и, стоявшая у борта и о чем-то перекликавшаяся с гребцами в каноэ.
От обычного веселья на ее лице не осталось и следа. Она поманила меня к себе и, склонившись к моему уху, прошептала:
– По-моему, это была амовали.
Я только покачала головой: слово было незнакомым. Хили-и досадливо вздохнула, развернулась так, чтобы никто не смог увидеть ее жеста и описала пальцем в воздухе дугу, изображавшую округлившийся живот.
Беременная самка?! Все мысли о только что пережитом, и даже о моем виде, разом вылетели из головы. Я перегнулась через борт, будто могла бы разглядеть животное в воде, но змея, конечно же, и след простыл. Какой шанс… возможно, неповторимый шанс осмотреть беременную самку морского змея вблизи – и он упущен!
– А что делали те, другие? – спросила я, вспомнив об увиденном по пути на поверхность.
– Ездок, – ответила Хили-и, указав на обнаженного островитянина, вынырнувшего из воды и забиравшегося в каноэ. Я поспешила отвести взгляд. – Как только змей поднялся на поверхность, он прыгнул в воду, оседлал его и заставил отвлечься от вас.
Я была безмерно благодарна смельчаку, и не преминула сказать ему об этом, как только он оделся. Очевидно, о риске, коему подвергся ради нас, островитянин ничуть не сожалел: друзья наперебой восхваляли его смекалку и мужество и говорили, что сегодняшний подвиг вознес его мана на невообразимую высоту. Конечно, я, в отличие от них, не придавала сему понятию никакого мистического значения, но в целом была с ними вполне согласна: человек, совершивший такое, действительно заслуживал уважения.
С дальнейшими расспросами о змее пришлось повременить до тех пор, пока я не вернулась в лагерь и не смогла поговорить с Хили-и без лишних ушей. Мы с нею, Томом и Сухайлом погрузились в каноэ, а матросы остались на «Василиске» – готовить судно к буксировке на берег. Колокол, конечно же, пришлось оставить на внешнем склоне рифа с тем, чтобы поднять со дна, когда «Василиск» вновь будет пригоден к плаванию.