Путешествие в Сиам

Это были первые строки молитвы. Тотчас же все прихожане встали на колени и трижды пали ниц, касаясь лбами латунных плит пола. А потом, склонив головы, сложив перед собой ладони, закрыв глаза, стали повторять за священником, как это происходит на английской литургии: сначала священник, затем паства и, наконец, все вместе. Никто не пел, не вставал, не садился, не менял облачения, не перемещался с места на место, не обращал лицо к алтарю, на север, на юг, на восток и на запад. Все стояли на коленях неподвижно со сложенными перед собой ладонями и закрытыми глазами. Это были лица, полные набожности и благочестия, смиренные и одухотворенные. А губы бормотали:

– О Ты Вечный, Ты – совершенство Времени, Ты – истинный из всех Истин, Ты – непреложная сущность всех Перемен, Ты – самый яркий светоч Милости, Ты – бесконечное Сострадание, Ты – Милосердие, Ты – само воплощение Любви!

Я не всегда успевала отвечать со всеми и, как ни старалась, не сумела понять дословно последовавшую за тем проповедь, которая внушала строжайшие каноны милосердия в манере мягкой и проникновенной, сравнимой с той, что можно услышать у самых правоверных и мудрых из христианских священников.

Было некое величие в приниженности тех языческих прихожан, и в своем покорном смиренномудрии они казались преисполненными горделивости. Я оставляю правоту и ошибочность на Его суд, ибо Он один способен вознестись к сияющим высотам истины и опуститься в самые темные глубины заблуждений, а сама буду усваивать урок, который преподают мне съежившиеся фигуры и спрятанные лица тех, кто терпеливо ждет, когда вдалеке замерцает Свет – урок, который откроет мне знание: воздавая хвалу Господу за свет христианства, я должна также благодарить Его за тень христианства, которая есть буддизм.

На ступеньках и в притворах храма стояли в ленивых позах стражи-амазонки, занимавшие себя непотребным развлечением: кокетничали – и это было безобразное зрелище – со смотрителями храма, на которых была возложена обязанность хранителей священного огня, горящего перед алтарем. Около восьмидесяти пяти лет назад этот огонь погас. Это расценивалось как ужасное бедствие, сулившее большое несчастье, и весь Сиам погрузился в оцепенение скорби. Все публичные представления были запрещены до тех пор, пока вина за совершенное преступление не будет искуплена наказанием, которое должен был понести тот несчастный, по чьему кощунственному недосмотру случилась эта беда. Вновь зажегся священный огонь лишь в правление Пхра-Пути-Яут-Фа, деда покойного Его Величества, когда королевский Зал аудиенций загорелся от удара молнии. От того небесного пламени священный огонь снова радостно вспыхнул и горит по сей день.

Высокий трон, на котором сиял в великолепии золота и драгоценных камней бесценный Пхракэу (Изумрудный Бог), сверкал и переливался в утреннем свете. Все вокруг и над алтарем – даже вазы с цветами и благовонные свечи на полу, – словно по волшебству, отражалось на его калейдоскопической поверхности, то переливавшейся бледными серебристыми красками, как при лунном свете, то начинавшей искриться слепящими бликами, как от тысяч ламп в пиршественном зале.

Потолок целиком и полностью покрывают иероглифы, светящиеся круги, треугольники, сферы, кольца, звезды, цветы, фигуры животных, даже части человеческого тела – мистические символы, которые способны истолковать только посвященные. Эх, если б я могла читать их как открытую книгу, наверное, мне удалось бы приблизиться к удивительной тайне этого народа! Я смотрела на них и мыслями уносилась на тысячу лет назад, и мои хилые глупые домыслы терялись в тумане древних мифов, словно бабочки в море.