Путевые впечатления. Юг Франции

У старого кюре церкви Святых Марий, рядом с которой находится чудодейственный колодец, вырытый ими и дающий, хотя он расположен всего в ста шагах от моря, превосходную воду, был брат, некогда служивший рулевым на военных судах; отслужив положенный срок, славный моряк, любитель покурить и крепко выпить, вернулся домой, располагая для оплаты своих дорогостоящих привычек лишь маленькой пенсией в двести пятьдесят франков. Однако кюре, которому и самому едва хватало на жизнь, взял брата к себе, поставив ему единственное условие: воздерживаться от брани. Рулевой пообещал брату все, что тому было угодно, но, как известно, привычка — вторая натура, и он продолжал браниться сильнее прежнего. Вначале кюре пенял ему, потом стал довольствоваться тем, что осенял себя крестным знаменем, а вскоре и вовсе перестал что-либо предпринимать, благочестиво доверив брата снисходительности Господа, карающего только злой умысел, а у старого моряка сердце было золотое, и он не питал ни единого недоброго намерения в течение всей своей жизни.

Так все и тянулось лет пять или шесть, а в конце шестого года умер церковный сторож. Поскольку покойный совмещал должности сторожа, певчего и ризничего, то освободившееся место было весьма выгодно: оно приносило твердый доход в сто франков, не считая вознаграждений за крестины, свадьбы и похороны.

Кюре рассудил, что сто пятьдесят или двести франков в год — совсем не лишние в их доме, и предложил это место своему брату. Тот согласился на условии, что кюре будет отдавать ему распоряжения в морских терминах, ибо основывался на истине, что приобретать новые привычки куда легче, чем терять старые. Кюре, не увидев в этом ничего неугодного Господу, пошел на такую уступку, и уже в следующее воскресенье, рулевой, облаченный в церковное одеяние, с посохом в руках, степенно прохаживался взад и вперед, а когда настал момент читать апостольское послание, очень ловко справился с Евангелием, пройдясь по нему с бакборта на штирборт. Какое-то время доброго кюре смущало, что ризницу называют капитанской каютой, а дарохранительницу — хлебным чуланом, но он привык к этому, как и ко многому другому. Господь Бог явно счел все это за благо, ибо он вознаградил обитателей священнического дома, наделив братьев крепким здоровьем.

Так прожили они лет пятнадцать, пока однажды утром дела не призвали священника в Арль; он стал выяснять, не должен ли вот-вот появиться на свет какой-либо младенец, не собирается ли в ближайший день выйти замуж какая-нибудь девица. Услышав отрицательный ответ, кюре убедился, что ему можно уехать без всяких помех. Правда, в деревне был один больной, но врач заверил священника, что тот доживет до его возвращения. Кюре уехал, совершенно успокоенный.

В тот же вечер больной умер.

Легко представить, какой переполох поднялся в деревне Святых Марий. Усопший, не пожелавший дождаться кюре, чтобы умереть, не мог ждать его, чтобы быть похороненным, так как тот должен был отсутствовать дня три-четыре. Послать за ним было невозможно — деревня Святых Марий сообщается со всем остальным миром только через Арль: раз в неделю гонец из нее отправляется в город Константина. Кюре как раз и дожидался этого дня, чтобы воспользоваться лошадью гонца, и уехал, сидя на крупе позади него.

Родственники усопшего прибежали к брату кюре, чтобы изложить ему, в каких затруднительных обстоятельствах они оказались. Бывший рулевой выслушал их до конца, а затем сказал:

— Только-то и всего?

— Черт побери! На наш взгляд, этого вполне достаточно! — отвечали они.

— Умерший не был камизаром? — спросил церковный сторож.

— Нет, нет, он был католик, как мы с вами.

— Тогда в чем же дело? Пришлите мне кого-нибудь, чтобы звонить к службе и устроить песнопение, а я совершу обряд похорон так же хорошо, как мой брат, ручаюсь вам!

— Вот это да, — обрадовались родственники, — а мы о таком и не подумали! Все верно!

Они отправились за покойным, а достойный моряк тем временем переоделся в капитанской каюте в священнические одежды. Мессу отслужили, мертвого похоронили; на церемонии присутствовала вся деревня, все усердно молились у могилы, и ни один из присутствующих не высказался неодобрительно ни о церковном стороже, ни об усопшем.

Вернувшись домой, кюре поинтересовался, что слышно о больном.

— Больной? — откликнулся рулевой. — Он в нижней части трюма.

Этим все было сказано, и добрый кюре воспринял случившееся столь же спокойно, как и остальные, и даже обрадовался тому, что теперь в случае его отсутствия или болезни ему есть замена.

А теперь перенесемся через четырнадцать веков и перейдем от Святых Марий к рыцарю Дьёдонне де Гозону.

Рыцари ордена Святого Иоанна Иерусалимского, основанного, как это всем известно, Жераром Танком, прованским дворянином, родовое гнездо которого мы позднее отыщем в Мартиге, в четырнадцатом веке жили на острове Родос и носили его имя. Название «Родос» произошло от финикийского слова Rod, означающего «змея». Такому названию есть объяснение, которое заключается в том, что с незапамятных времен землю Колосса заселяло несметное множество рептилий.