Путевые впечатления. Юг Франции

В третьей части дверного карниза изображено похищение Елены. Любовники убегают столь поспешно, что Парис успел надеть лишь свой шлем, а всю остальную свою одежду волочит за собой на конце копья. Вероятно, ему было довольно трудно в нее облачиться, так как Амур одолжил ему свои крылья, чтобы их бегство было более быстрым и более надежным.

Все эти маленькие фигурки выполнены в восхитительной манере и с изумительным совершенством; обнаружить подобное сокровище оказалось для меня тем более удачей, что оно находится во дворе частного дома и три четверти обитателей Баланса даже не подозревают о его существовании.

Последним мы посетили губернаторский дворец. Там нам показали комнату, где умер Пий VI; сейчас в ней расположена сапожная мастерская гарнизона, и единственным следом от пребывания там римского папы остались четыре крюка под потолком, поддерживавшие балдахин его кровати.

Ливёнь, застигший нас накануне, а также тот, что погода, видимо, приберегла для нас на следующий день, отвратили нас от всякой расположенности к пешим прогулкам. Поэтому мы пустились в поиски какой-нибудь кареты и с огромным трудом сумели собрать вместе кабриолет, лошадь и мальчишку-слугу — двигательную троицу, расстаться с которой за сумму в десять франков в день мы заставили каретника. На рассвете следующего дня, кое-как разместившись в этом экипаже, мы покинули Баланс и, следуя по древней Аврелиевой дороге, проложенной между Арлем и Реймсом, направились в Монтелимар.

Мы прибыли туда поздно ночью и принялись стучать в ворота гостиницы; нам открыл конюх, все лицо которого было залито кровью. За час до этого его ударила копытом лошадь и рассекла ему лоб. Мы спросили его, почему, находясь в таком состоянии, он не лежит на кровати, обмотав голову повязкой.

— Ну, а кто за меня будет делать мою работу? — ответил он на наш вопрос.

— Но, раз у вас рана кровоточит, надо, по крайней мере, ее промыть и наложить на нее повязку, — заметил я.

— Да полноте! — беспечно воскликнул он. — Это пустяки: если ветерок подует, все сразу высохнет.

Парижанин, случись с ним такое, не выходил бы из своей комнаты целый месяц. Это дало мне новое доказательство того, что боль — ощущение относительное, зависящее от нервной возбудимости, и что восприятие ее не совпадает у двух различных людей, даже если раны у них одинаковые.

Именно в этом маленьком городке, древнем Акунуме римлян, получившем от своего тевтонского завоевателя Адемара название Монтилиум Адемарис, которое современные обитатели города переделали в Монтелимар, мы стали замечать, что приближаемся к Югу, и видно это было по памяти о 1815 годе, еще свежей и кровоточащей.

Человек лет тридцати — тридцати пяти, с лицом южанина, описывал на своем местном наречии, едва понятном для нас, одну из сцен тогдашней резни. Имена Симона Рябого, Пуантю, Рокфора, Трестайона то и дело слетали с его губ. Собеседники слушали его, по-видимому, с огромным вниманием, время от времени посмеиваясь над подробностями, то жуткими, то забавными. Насколько мы могли понять, речь шла о страхе, испытанном неким федератом по имени Кайе из Кадруса, который вместе с рассказчиком был в Авиньоне в один из дней, когда опустевший и немой город оказался во власти убийц. Сцена разыгрывалась в трактире, где рассказчик, Кайе Симон и некто третий пили за одним столом. В какой-то момент последний из них, поднеся ко рту стакан с вином, заметил на площади старуху, поднесшую чашку бульона императору, когда его провозили через город на остров Эльбу. Он отставил стакан, взял карабин, прицелился и выстрелил, но промахнулся и вместо женщины убил проходившего по другой стороне улицы человека. «Неповоротливая свинья!» — воскликнул он, ставя карабин и опорожняя стакан. Таково было единственное надгробное слово, прозвучавшее над покойным, который остался лежать на площади до самой ночи, поскольку никто не осмеливался его подобрать. По словам рассказчика, зубы федерата стучали как кастаньеты; человек с карабином заметил это. «А ну-ка, федерат, обними меня!» — сказал он, сам его обнимая. Кайе, тронутый этой честью, пожелал оплатить счет, но тот, другой, поднялся и заявил, что это ему следует ставить выпивку. Не желая сердить собеседника, Кайе не стал настаивать, а человек с карабином тем временем сказал трактирщику, что он берет расходы на себя. В конечном счете за все заплатил трактирщик.