Путевые впечатления. Юг Франции

Авиньон построен так, чтобы противостоять ветру и солнцу: улицы его узки и извилисты, они без конца идут то вниз, то вверх, превращаясь то в проулочки, то в лестницы. Едва сделав пятьдесят шагов в этом лабиринте, я потерял направление, но, вместо того чтобы спросить дорогу, пошел дальше наугад. Находясь в незнакомых городах, где, по моим сведениям, можно увидеть много любопытных зданий, я более всего люблю возлагать на случай заботу о том, чтобы они попались мне на глаза; при таком образе действий меня ожидают свежие и полные неожиданности впечатления. По дороге никакой болтливый чичероне не портит мне восприятия привлекших мое внимание видов, зданий или руин. Увиденное производит на меня именно то впечатление, какое оно должно произвести, поскольку ничье постороннее соображение не уменьшает и не увеличивает мое почтительное уважение к тому, что я вижу.

Так я наудачу и шел вперед, как вдруг на повороте маленькой идущей вверх улочки мой взгляд наткнулся на громадную каменную арку, переброшенную над ней в виде аркбутана. Подняв глаза, я увидел, что стою у подножия папского дворца.

История средневековья запечатлена в стенах и башнях папского дворца столь же явственно, как история Рамзеса в граните пирамид: это четырнадцатый век с его религиозными бунтами, с его доводами, подкрепленными оружием, с его воинствующей Церковью. Дворец кажется скорее крепостью Али-паши, чем жилищем Иоанна XXII. Искусство, роскошь, прикрасы, — все было принесено в жертву обороне; короче, это единственный вполне сохранившийся образчик военной архитектуры той эпохи. Находясь перед ним, ничего не замечаешь, кроме него, и весь город, простирающийся за ним, исчезает из вида.

Затем, входя во двор, вы убеждаетесь, что изнутри дворец имеет такую же страшную броню, как и снаружи. Здесь все было предусмотрено для противостояния тем, кто ворвался бы в ворота. Со всех сторон над внутренним двором возвышаются башни с угрожающими бойницами; штурмующие, проникшие во двор и уже считавшие себя победителями, вынуждены были вновь начинать осаду; затем, если эта вторая осада завершалась с тем же успехом, что и первая, оставалась стоявшая в отдалении последняя башня, мрачная и гигантская, которую избрал как свое последнее прибежище осажденный и преследуемый папа. Ворвавшись и в эту башню, нападавшие поднимались по лестнице, которая вела в папские покои, но она внезапно упиралась в стену; и, пока последние защитники дворца громили штурмующих на верхней лестничной площадке, понтифик спускался в подземелье, железные двери которого распахивались перед ним и снова закрывались; оттуда вел потайной ход к Роне, где беглеца поджидала лодка, стрелой уносившая его.

Несмотря на явное несоответствие между цитаделью и размещенным в ней нынешним гарнизоном, нельзя устоять перед поэтичностью этого исторического обиталища. Побродив всего лишь час по его коридорам, по его куртинам, посетив его темницы, побывав в его камерах пыток, ты начинаешь ощущать, как при виде всего этого, возведенного с таким воодушевлением, чтобы мстить и оставаться безнаказанным, тебя охватывают инстинктивные страсти, какие современная цивилизация если и не полностью погасила, то, во всяком случае, в значительной степени подавила в наших душах. Вполне понятно, что в эпоху, которая не сулила надежды тем, кто ненавидел слабо, и не карала тех, кто ненавидел сильно, все было железным — от скипетра до креста, и от креста до кинжала.

Тем не менее, испытывая все эти мрачные впечатления, ты замечаешь здесь порой отблески искусства, подобные золотым украшениям на вороненых доспехах; речь идет о картинах, написанных в напряженной и наивной манере, характерной для переходного периода от Чимабуэ к Рафаэлю. Их приписывают Джотто или Джоттино; ясно лишь, что если они и не созданы этими мастерами, то, по крайней мере, относятся к их эпохе и к их школе. Эти картины украшали башню, предназначавшуюся, вероятно, для покоев, где обитали папы, и часовню, служившую местом заседания суда инквизиции.

Выйдя из папского дворца, я справился о дороге к дому г-на Р…, и мне показали его самого в ту минуту, когда он переходил площадь. Я подошел к нему и вручил ему письмо. Он протянул мне руку, и с этого мгновения я понял, что могу располагать его временем и его знаниями так, словно мы были знакомы уже лет десять. В людях с душой художника есть своего рода электрическая энергия, которую они мгновенно передают друг другу посредством взгляда, слова или прикосновения.