Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Мой эскорт произвел должное впечатление; священнослужителям было сказано — уж не знаю, какой весельчак позволил себе эту шутку, — что я английский посол, а офицеры, которые меня сопровождают, делают это по приказу императора Александра.

Можно не спрашивать, какой мне был после такого сообщения оказан прием.

Мы начали с осмотра дома юного Дмитрия. Дом этот превратили в часовню, в которой сохранились кое-какие предметы обстановки, служившие царевичу, и носилки, на которых его тело перенесли в Москву.

Из дворца царевича мы перешли в церковь Дмитрия-на-Крови, построенную столетием позже. Здесь хранится серебряный гроб, в котором покоилось тело юного князя.

В гробу — доска из позолоченного серебра, размером с книгу ин-кварто. По четырем углам доски прикреплены скобами, выполненными в виде когтей, четыре ореха, которыми мальчик играл; посередине, в сосуде, предназначенном для этой цели, видна горсть земли красного цвета.

Это земля, пропитанная его кровью.

Возможно, у вас возникает вопрос, зачем нужно было такое почитание этих реликвий и какой смысл был Борису выставлять на всеобщее обозрение эту смерть.

Политика узурпатора была очень проста: надеть маску благочестия.

Борис был весьма заинтересован в том, чтобы смерть наследника престола не скрывали и она стала бы известной всем.

Во-первых, она открывала ему путь к трону.

Во-вторых, его прозорливый ум предвидел, вероятно, появление Лжедмитрия, и Борис хотел закрыть для него всякую возможность злоупотребить общественным доверием.

Но в этом отношении он сделал недостаточно.

Вслед за голодом и чумой, которые обрушились на Россию в 1601–1603 годах и упорно толковались русскими как предзнаменование скорого падения узурпатора, с границ Литвы донесся слух, с ужасающей быстротой распространившийся во всех областях государства.

Царевич Дмитрий, якобы убитый в Угличе, жив и только что объявился в Польше.

Это был молодой человек двадцати двух лет, то есть как раз того возраста, какой был бы у царевича; небольшого роста, но широкий в плечах, как Иван Грозный; смуглый, как мать, царица Мария Федоровна; рыжеволосый, широколицый, скуластый, с крупным носом и толстыми губами, жидкой бородой и двумя бородавками на лице: одной на лбу, другой под глазом.

Претендент рассчитывал, что его опознают в особенности по этим двум бородавкам, которые были заметны и на лице царевича Дмитрия.

Вот как, согласно легенде, молодой царевич дал себя распознать.

Однажды в Брагине, когда князь Адам Вишневецкий был в бане, молодой камердинер, поступивший к нему на службу всего за несколько дней до этого, неловко выполнил приказание хозяина.

Князь, который отличался весьма вспыльчивым нравом и, как все вельможи в те времена, легко давал волю рукам, обозвал его сукиным сыном, что служит обычной оскорбительной бранью у поляков и у русских, и дал ему пощечину.

Молодой камердинер отступил на шаг и, никак иначе не жалуясь, кротко произнес:

"О князь Адам, если бы ты знал, кто я, ты бы со мной так не обращался, но мне нечего возразить, поскольку я сам взял на себя роль слуги".

"Кто же ты и откуда явился?"

"Я царевич Дмитрий, — отвечал молодой человек, — сын Ивана Грозного".

"Ты царевич Дмитрий?! — воскликнул князь. — Полно! Всем известно, что царевич был убит в Угличе пятнадцатого мая тысяча пятьсот девяносто первого года по приказу Бориса Годунова".

"Все заблуждаются, — ответил молодой человек, — и вот доказательство тому: сын Ивана Грозного перед твоими глазами".

Князь потребовал объяснений, и молодой человек рассказал ему следующее.

Борис, желая избавиться от царевича, призвал валашского лекаря по имени Симон и предложил ему значительное вознаграждение, если тот согласится убить Дмитрия. Решив, напротив, спасти царевича, лекарь притворился, будто он разделяет намерения Бориса, а сам предупредил о заговоре царицу. В итоге в ночь, назначенную для убийства — ибо, согласно рассказу претендента, оно совершилось ночью, — царевича спрятали за печью, а в его постель положили сына какого-то холопа. Именно этот ребенок и был зарезан. Из своего укрытия царевич видел, как закололи кинжалом несчастного, занявшего его место. Среди всеобщего смятения, последовавшего за убийством, лекарь сумел увести царевича и препроводил его на Украину, к князю Мстиславскому; затем, после смерти князя, царевич решил направиться в Литву, но перед этим добрался до Москвы, а оттуда поехал в Вологду. Из этого города он и явился, прежде чем поступить на службу к князю Вишневецкому.

И поскольку после этого рассказа князь, видимо, еще сомневался, молодой человек вынул из-за пазухи русскую печать с именем и гербом царевича и украшенный бриллиантами крест, который, по его словам, подарил ему в день, когда он был крещен, его крестный отец, князь Иван Мстиславский.

Услышав эти слова и увидев печать и крест князя, Адам перешел от удивления к полной уверенности, попросил прощения у молодого человека за нанесенное ему словесное оскорбление и за пощечину, а затем пригласил остаться в бане и дождаться его возвращения.