Путевые впечатления. В России. Часть вторая

— Ну, — ответила она, — все зависит от характера и рода занятий: если это моравский брат, то он проповедует: если это коммивояжер, то он предлагает свои товары; если же это господин Александр Дюма, то он ищет соотечественников, обедает с ними и, конечно же, с присущим ему остроумием делает все для того, чтобы время прошло незаметно.

— Вот, Калино, — сказал я своему отличнику, — вы можете совершить кругосветное путешествие и, поверьте, нигде не найдете никого, кроме французов, кто бы вам так ответил. Но для начала, милая соотечественница, раз уж вы догадались, что мы не моравские братья и не коммивояжеры, давайте поцелуемся: за тысячу льё от Франции это позволительно.

— Одну минутку! Позовем моего мужа. Пусть он побудет хотя бы в числе приглашенных.

И она позвала мужа, подставляя мне обе щеки.

Он появился, когда я целовал вторую. Ему объяснили, кто я.

— Ну тогда, — сказал он, пожимая мне руку, — вы ведь отобедаете у нас, не так ли?

— Да, но с условием, что обед приготовлю я: вас испортила жизнь в России.

— Помилуйте! Не прошло еще и трех лет, как мы здесь.

— В таком случае, я доверяюсь вам: вы не так давно покинули Францию, чтобы забыть традиции французской кухни.

— А что мы будем делать в ожидании обеда?

— Беседовать.

— А после обеда?

— Беседовать. Ах, дорогой друг, неужели вы не знаете, что беседуют только во Франции и только французы? У меня есть превосходный чай. Вот Калино, которого московский ректор дал мне в переводчики, но он решительно ничего не понимает из нашего разговора, потому что мы говорим по-парижски, а это особый язык. Калино сходит за нашим чаем, а мы время от времени будем говорить по-французски, чтобы доставить ему удовольствие.

— Ну, тогда входите, и пусть все будет по вашему желанию.

Мы вошли в дом и принялись болтать. В разгар этой болтовни мне вдруг кое-что вспомнилось, и я спросил хозяйку дома:

— Вы о чем-то вполголоса говорили с мужем; что вы ему сказали?

— Я предложила ему пригласить двоих наших друзей.

— Французов или русских?

— Русских.

— Ах, так! Я предчувствую измену… И кто они, ваши друзья?

— Один — князь: это его общественное звание; другая — поэтесса: это ее интеллектуальное звание.

— Женщина-поэт, дорогой друг! Нам придется ласкать ее самолюбие, а это все равно, что ласкать дикобраза.

— Да нет, она талантлива.

— Ну, тогда уже легче. А ваш князь — настоящий князь?

— Полагаю, что да: так к нему обращаются.

— А как его зовут? Предупреждаю, что всех ваших князей я знаю наперечет.

— Князь Лобанов.

В эту минуту дверь отворилась и вошел красивый молодой человек лет двадцати шести — двадцати восьми.

Он услышал свое имя.

— По-моему, — сказал он, — во Франции есть пословица, гласящая: "Только помяни волка, а он тут как тут".

— Да, именно так: знаете, я только что за вами послала.

— Нет, не знаю; но мне известно, что в вашем доме сейчас господин Дюма, и я хотел обратиться к вам с просьбой представить меня ему.

— А как вы об этом узнали?

— О дорогой друг, я только что встретил господина Позняка, полицмейстера, и он очень рассчитывает, что завтра мы все у него отобедаем… Но представьте же меня.

Я встал.

— Князь, — сказал я, — мы давно знаем друг друга.

— Скажите лучше, что я вас знаю. Но вам, вам откуда знать какого-то татарина, сосланного в Саратов?

— Во Флоренции я был хорошо знаком…

— Ах, да, с моей тетушкой и моими кузинами, княжнами Лобановыми. Они сто раз мне о вас рассказывали. Вы помните княжну Надин?

— Еще бы! Мы вместе играли на сцене, вернее, я был режиссером.

— Ах, вон оно что! Ну и как вы решили провести день? — спросил князь.

— Господин Дюма сам составлял программу: если она не покажется вам удачной, вините в этом его.

— И какова же программа?

— Мы беседуем, обедаем, снова беседуем, пьем чай и опять беседуем.

— После чего господа ночуют у меня, чтобы избавить себя от необходимости возвращаться на пароход.

— Я бы тотчас согласился, если бы не боялся вас стеснить.

— Сколько времени вы уже в России?

— Скоро пять месяцев.

— Тогда вы должны знать, что, предоставляя кому-либо ночлег, русский ничуть себя не стесняет. У меня в доме восемь или десять диванов. Каждый из вас займет по одному. Господин Дюма займет два, и вопрос будет решен. Или у вас на судне есть кровати? В таком случае возвращайтесь на судно: предупреждаю, у меня дома кроватей нет.

— Что ж, у меня как раз есть тюфяк и подушка, которые мне подарили в Казани: я опробую их у вас.

— Сибарит!

— Калино, друг мой, принесите нам чай и распорядитесь, чтобы мне принесли мой тюфяк и мою подушку.

Выходя, Калино посторонился, уступая дорогу невысокой полной даме лет двадцати восьми — тридцати, с округлыми формами, живыми глазами и быстрой речью.

Она направилась прямо ко мне и протянула руку.

— Ах, вот и вы наконец! — промолвила она. — Мы знали, что вы в России, но можно ли было подумать, что вы когда-нибудь приедете в Саратов… Здравствуйте, князь! Здравствуйте, Аделаида!.. То есть на край света! А вы здесь. Добро пожаловать!