Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Мне только жаль мечтателя-поэта,

Глядевшего лишь на меня в ночи.

Забудет он, что это я сияла,

Чтобы святое пламя сердце жгло,

Я дивных строк навеяла немало,

Лучи роняя на его чело.

Он не поймет, что не меня — другую Он видит, созерцая небосвод.

Неблагодарный! Я о нем тоскую,

А он другой хвалу теперь поет.

Сестра, в него влюбившись столь же страстно, Познаешь боль, взойдя на небосклон:

Я видела, как жил поэт прекрасный, —

Увидишь ты, как умирает он.^[16]

Разве не удивительно находить повсюду поэзию, этот общий язык недужных сердец, которая в песнях араба отзывается рыком атласского льва, а в уральских степях даже метель претворяет во влюбленную?

Если мне когда-нибудь доведется совершить кругосветное путешествие, я буду собирать песни любви повсюду, где ступит моя нога, и издам их, эти несхожие приметные знаки человеческой страсти, одинаковой на всех широтах, под названием "История сердца".

В восемь вечера мы покинули всех наших новых друзей, которые, я уверен, хранят такую же память обо мне, какую я храню о них. Они проводили нас на борт судна и оставались там с нами до тех пор, пока не подняли якорь.

Свет факелов, которые они зажгли после того, как наш пароход отчалил, и которыми они махали нам на прощание, мы видели еще около получаса.

Поскольку я был вправе потребовать у капитана причитающиеся мне два дня, мы договорились с ним, что он высадит нас напротив Камышина, в Николаевской, небольшой деревне на левом берегу Волги.

Наш пароход должен был прибыть туда в девять утра.

За час до этого, извещенные капитаном, мы распорядились вынести на палубу небольшой багаж, без которого нельзя было обойтись во время нашей прогулки.

Итак, мы вышли в Николаевской и с подорожной в руках направились на почтовую станцию.

Помнится, мы уже говорили, что подорожная — это распоряжение русских властей, обязывающее станционных смотрителей предоставить лошадей тому, кто его предъявляет. Точно так же, как во Франции нельзя путешествовать без паспорта, в России нельзя без подорожной взять почтовых лошадей.

Эти подорожные бывают большей или меньшей действенности и годны на большее или меньшее расстояние.

Моя подорожная была выписана в Москве; выдал мне ее губернатор, граф Закревский, который, будь на то его воля, ни за что не пустил бы меня в Москву. Мое присутствие во вверенном его правлению городе было ему тем более неприятно, что меня ему в некотором роде навязали, и потому, как только я, в знак своего отъезда, запросил подорожную, он выдал мне подорожную поистине княжескую, чтобы склонить меня воспользоваться ею как можно быстрее.

Так что, увидев нашу подорожную, староста, у которого я потребовал пять лошадей, не стал чинить обычных в подобных случаях препятствий.

Вообще нигде не найдешь большей вороватости, чем у станционного смотрителя, разве что у двух станционных смотрителей. Поскольку лошади очень дешевы — каждая лошадь стоит две копейки, или шесть лиаров за версту, — то, как правило, старосты пускаются в махинации; из этого следует, что, дабы вознаградить себя за дешевизну лошадей, они используют все возможные способы вымогательства денег у путешественников; самый излюбленный их прием — сказать, что в конюшне у них пусто, но они могут раздобыть лошадей по соседству. Однако, добавляют они, лошади эти не казенные, а хозяйские, и хозяева не хотят отдавать их внаем иначе, как за плату вдвое большую, чем на почте.

Если вы хоть раз поддадитесь этому обману, вы погибли. От станционного смотрителя к ямщику и от ямщика к станционному смотрителю будет передаваться весть о вашей наивности, и вам, как это бывает почти всегда, придется заплатить за то, чтобы ее утратить.

Но если у вас есть некоторое понятие о российских почтовых законах, вы мне скажете: "Каждый станционный смотритель, даже если речь идет о самой маленькой деревушке, обязан держать в конюшне по меньшей мере три тройки, то есть девять лошадей".

Если же ваша осведомленность в российских почтовых законах очень глубока, вы добавите: "Кроме того, у каждого станционного смотрителя на столе постоянно лежит почтовая книга, привязанная к концу шнурка, который ему строго-настрого запрещается перерезать, и скрепленная восковой печатью уезда. Он лишается своей должности, если печать оказывается нарушенной и ему не удается дать этому вразумительного объяснения. В этой книге он отмечает количество проехавших через станцию путешественников и количество взятых ими лошадей".

Да, это совершенно верно, но, поскольку никто и никогда не проверяет книгу, они могут, даже при наличии этой книги, никогда не иметь в конюшне ни одной лошади.