Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Может случиться, что князь, по рассеянности или озабоченный важными делами, забудет помолиться. Тогда кто-нибудь другой повернет ручку, и молитва сотворена. Далай-лама ничего не теряет, а князь не утомляется, творя молитву сам.

Что вы скажете об этом изобретении? Как видите, калмыки совсем не такой дикий народ, как нас хотят уверить.

Несколько слов о духовенстве, религии и обычаях калмыков. Не беспокойтесь, я не злоупотреблю вашим вниманием, ибо в мои намерения отнюдь не входит обращать кого бы то ни было в их веру.

Калмыцкое духовенство подразделяется на четыре различных класса: первосвященники — бакши; обычные священники — гелюнги; дьяконы — гецулыи музыканты — м а н д ж и.

Все они подчиняются верховному жрецу ламаистской религии, пребывающему в Тибете.

Калмыцкое духовенство, по всей вероятности, — самое счастливое и самое ленивое из всех видов духовенства; в отношении лени оно превосходит даже русское. Оно пользуется всеми возможными привилегиями, свободно от каких-либо обязанностей и не платит никаких налогов. Народ обязан следить за тем, чтобы священники ни в чем не нуждались; они не могут быть собственниками, но это лишь средство, чтобы у них было все, ибо все, что принадлежит другим, принадлежит и им. Все священники, к какой бы категории они ни принадлежали, дают обет безбрачия, но женщины почитают их настолько, что не смеют ни в чем отказать ни б акте, ни_гелюнгу, ни_гецулу, ни даже_манджи. Священник, который хочет сказать женщине нечто наедине, ночью приходит к ее шатру и определенным образом скребется о его войлок. Подразумевается, что это какое-то животное бродит вокруг и надо его прогнать. Женщина берет палку и выходит наружу, чтобы прогнать животное, а поскольку домашние заботы полностью лежат на ней, муж позволяет жене находиться при исполнении ее трудовых обязанностей.

Так что калмыцкий ад не предусматривает кары за грех прелюбодеяния.

Когда калмычка чувствует приближение родов, она предупреждает священников; те тотчас прибегают и, стоя перед ее дверью, молят далай-ламу о благополучии ребенка, который вот-вот родится. Ну а муж берет палку — нередко ту самую, какую брала его жена, чтобы прогнать скребущееся в шатер животное, — и размахивает ею в воздухе, дабы отогнать злых духов.

Как только ребенок появляется на свет, кто-нибудь из родственников выбегает из кибитки (так называются калмыцкие шатры), и ребенку дается имя любого одушевленного или неодушевленного предмета, который первым попался на глаза этому родственнику, так что новорожденного могут назвать Камнем или Собакой, Козой или Цветком, Котелком или Верблюдом.

Браки — мы говорим о браках тех, кто занимает определенное положение в калмыцком обществе, — сопровождаются теми же приготовлениями, что и все восточные браки, то есть жених выторговывает себе жену у ее отца, стараясь заплатить за нее самую умеренную цену; обычно за жену платят наполовину деньгами, наполовину верблюдами; однако муж не покупает кого попало. Поскольку многоженство и развод у калмыков больше не в ходу, им хочется любить женщину, которую они выбирают; ну а когда есть уверенность во взаимном влечении и выкуп за жену внесен, надо еще похитить ее у отца или, по крайней мере, изобразить это похищение.

Жених совершает умыкание, возглавляя дюжину молодых людей из числа своих друзей. Семья сопротивляется ровно настолько, чтобы жених мог гордиться тем, что он завоевал жену. Усадив ее на лошадь, он пускается вместе с ней вскачь. Этим, возможно, и объясняются навыки в верховой езде, которые мы отметили у придворных дам княгини Тюмень. Калмыцкая девушка всегда должна быть готова к тому, чтобы вскочить на коня: никто ведь не знает, что может случиться.

Как только девушку похитили, воздух оглашается ликующими криками и в знак победы гремят выстрелы.

Всадники не останавливаются, пока не достигнут места, где поставлен треножник. Этому треножнику предстоит служить опорой котла для новой семьи, и, следовательно, он займет место в центре кибитки, где будет праздноваться свадьба.

Там молодые супруги спешиваются, становятся на колени на ковер и получают благословение священника; после этого они поднимаются, поворачиваются лицом к солнцу и произносят молитву, обращенную к четырем стихиям; затем с коня, на котором была привезена невеста, снимают удила и уздечку и отпускают его на волю в степь: он будет принадлежать теперь любому, кто сможет его изловить.

Свобода, предоставленная коню, имеет символический смысл: этим девушке напоминают, что она перестала быть собственностью отца и, став собственностью мужа, должна забыть дорогу к кибитке, где ей довелось родиться.