Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Наконец лебедь, растерянный, оглушенный и окровавленный, стал биться в агонии, взметая вокруг себя брызги и пытаясь ударить сокола своим костистым крылом, но сокол осторожно держался на расстоянии, пока лебедь не затих совсем.

Тогда сокол опустился на безжизненное тело, уносимое течением, и, издавая ликующие крики, оставался на этом плавучем островке до тех пор, пока двое калмыков и один сокольник не подплыли на лодке, чтобы подобрать и мертвого побежденного, и полного жизни гордого победителя.

Сокольники тотчас дали соколам в награду за их безупречное поведение по окровавленному куску мяса, которые они достали из своих кожаных сумок, висевших у них на поясе.

Скажем, однако, что победа сокола, который одолел лебедя, упавшего в степь, была менее яркой, чем у его соперника.

Впрочем, живописное зрелище этой охоты, окрашенное, благодаря нарядам наших калмыков, восхитительным колоритом средневековья, было знакомо мне и раньше: я уже охотился так однажды вместе с одним из моих друзей, у которого был великолепный соколиный двор в Компьенском лесу, и пару раз в замке Ло, вместе с королем и королевой Голландии.

Что касается князя Тюменя, то у него тоже был отличный соколиный двор, который состоял из дюжины отборных соколов, взятых еще птенцами и обученных сокольниками.

Поскольку хищные птицы не дают потомства в неволе, приходится ловить их дикими, так что, помимо дюжины обученных соколов, у князя всегда имеется еще десяток, проходящих обучение.

Хорошо обученный сокол стоит от трех до четырех тысяч франков.

Охота увлекла нас на расстояние около одного льё от дворца. Было пять часов вечера. Обед — совершенно излишняя роскошь после завтрака, съеденного нами в полдень, — ждал нас к шести часам. Мы возвращались вдоль берега реки, что давало нам возможность еще раз посмотреть на наших соколов в действии.

И в самом деле, вскоре на наших глазах в воздух поднялась прекрасная серая цапля, и, хотя она взлетела на большом расстоянии от нас, сокольники сняли с соколов клобучки, и птицы взмыли вверх в полете, который можно уподобить только полету молнии.

У цапли, атакованной сразу двумя врагами, почти не было надежды на спасение, однако она попыталась защищаться, о чем лебеди даже не помышляли.

Правда, ее длинный клюв — это страшное оружие, на которое иногда накалывается даже она сама, падая с высоты, но, то ли ее собственная неловкость была тому причиной, то ли искусность ее противников сделала свое дело, уже через мгновение цапля упала на землю, где благодаря проворству одного из сокольников она была взята в плен живой и почти без всяких ран.

Птице спасли жизнь, и, с обрезанным крылом, ей суждено было служить украшением птичьего двора князя.

Это удивительно, но крупные перелетные птицы, такие как аисты, журавли и цапли, необычайно легко поддаются приручению.

Оба сокола получили еще по небольшому куску окровавленного мяса и казались вполне довольными своей судьбой.

Мы прибыли во дворец, где, как я уже сказал, нас ждал обед.

Гомеровское изобилие и гостеприимство Идоме-нея — ничто в сравнении с гостеприимством и изобилием, которые предложил нам калмыцкий князь.

Один лишь список блюд, из которых состоял обед, и список вин, предназначенных орошать их, занял бы целую главу.

Во время десерта княгиня Тюмень и ее придворные дамы встали из-за стола.

Я хотел было сделать то же самое, но г-н Струве, действуя от имени князя, попросил меня остаться на месте, ибо это временное отсутствие княгини и ее придворных дам входило в программу праздника и готовило нам какой-то сюрприз.

Князь взял на себя обязанность развлекать и занимать нас, и делал это с таким умением, что нам оставалось лишь предоставить ему полную свободу действий, а точнее, предоставить события их естественному ходу.

И в самом деле, через четверть часа после ухода княгини и ее придворных дам появился церемониймейстер, облаченный в то же красное одеяние, в том же желтом капюшоне на голове и с тем же жезлом в руке, и сказал несколько слов на ухо своему повелителю.

— Господа! — произнес князь. — Княгиня приглашает нас к себе на кофе!

Приглашение было слишком своевременным, чтобы не быть с готовностью принятым.

Я предложил руку княжне Грушке, которую ее европейское платье ставило в один ряд с цивилизованными дамами, и мы под предводительством князя Тюменя последовали за церемониймейстером.

Выйдя из дворца, мы направились к небольшой группе шатров, стоявших шагах в тридцати от главного здания.

Эта группа шатров, к которой мы шли, представляла собой загородный дом княгини с его службами, а вернее, это было ее любимое жилище, ее национальная кибитка, которую она предпочитала всем каменным зданиям на свете, когда-либо построенным, — от дворца Семирамиды до китайского дома г-на д’Алигра.

Там нас ждало поистине любопытное зрелище, там мы вступали в подлинную Калмыкию.