Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Альбом в Калмыкии! Представляете себе? Альбом от Жиру, с девственно-белой бумагой, нетронутый, как рояль Эрара, и, несомненно, прибывший вместе с ним, ибо князю, конечно, сказали, что, равно как не бывает гостиной без рояля, не бывает и рояля без альбома!

О цивилизация! Если я и мог предвидеть, что где-нибудь встречусь с тобой и стану твоей жертвой, то уж никак не между Уралом и Волгой, между Каспийским морем и озером Эльтон!

Но надо было примириться со своей участью и не питать зла к альбому.

Я попросил перо.

У меня была надежда, что этот предмет не удастся найти в доме князя Тюменя и, тем более, во всей остальной Калмыкии, а прежде, чем за ним можно будет послать к Мариону, я буду уже далеко.

Но нет: нашлись и перо, и чернильница.

Теперь мне ничего не оставалось, как сочинить мадригал.

Вот шедевр, который на память о моем пребывании здесь я оставил на первой странице альбома княгини.

КНЯГИНЕ ТЮМЕНЬ

Творец границы стран установил навеки:

Там — цепи горные, а там леса и реки.

А вам решил Господь степь без границы дать,

Где легче дышится, где вы, княгиня, склонны Империи своей благие дать законы,

И вашей грации, и красоте под стать.^[17]

Господин Струве перевел это шестистишие на русский язык князю, который перевел его на калмыцкий для княгини.

По-видимому, мои стихи, против обыкновения, сильно выиграли в переводе, ибо княгиня произнесла длинную благодарственную речь, в которой я не понял ни слова, но которая закончилась тем, что мне протянули для поцелуя ручку.

Мне казалось, что мой долг выполнен, но я ошибался.

Княжна Грушка уцепилась за руку князя Тюменя и шепотом сказала ему несколько слов.

Я не знал калмыцкого языка, но тут я понял все.

Она тоже хотела получить стихи.

Княгиня Тюмень заявила, что в любом случае я напишу их не в ее альбом, и унесла его в своих прелестных коготках, как ястреб жаворонка.

Княжна Грушка дала сестре унести альбом, пошла за тетрадью — все от того же Жиру — и принесла ее мне.

Я взялся за работу, но, признаюсь, стишок для княжны получился на одну строчку короче.

Княгиня Тюмень обладала правом первородства.

КНЯЖНЕ ГРУШКЕ

Определяет Бог судьбу своих детей;

Вам было суждено родиться средь пустыни.

Волшебней взгляда нет, улыбки нет светлей,

Чем ваша, Волги дочь! Красавица, вы ныне Ее жемчужина, цветок ее степей.^[18]

Совершив этот второй подвиг, я попросил разрешения удалиться.

У меня были опасения, что каждая из придворных дам тоже захочет получить четверостишие, а я уже исчерпал свое вдохновение.

Князь лично проводил меня в свою собственную спальню.

Он и княгиня ночевали в кибитке.

Я огляделся вокруг и увидел великолепный серебряный несессер с четырьмя большими флаконами, поставленный на туалетный столик.

Громадная кровать, покрытая пуховым одеялом, красовалась в алькове.

Китайские вазы и чаши блистали в углах комнаты лазурью и золотом.

Я совершенно успокоился.

Поблагодарив князя, я потерся носом о его нос, чтобы пожелать ему на ночь того же, что уже желал на день, то есть всяческого благополучия, и попрощался с ним.

Когда князь ушел, я стал думать о самом насущном.

После дня, полного движения и пыли, после бурного и жаркого вечера, который мы провели, самым насущным для меня было облить все тело как можно большим количеством воды.

Я находился в таком состоянии, что готов был с головой погрузиться в воду.

Но ни в вазах, ни в чашах я не нашел ни одной капли воды!

Весь этот китайский фарфор стоял здесь лишь для красоты и не имел никакого другого назначения.

Князь, несомненно, слышал, что в спальнях должны быть вазы и чаши, как в гостиной должно быть фортепьяно, а на фортепьяно — альбом.

Но, как и в случае с его фортепьяно и с его альбомом, нужен был случай, чтобы воспользоваться этими вазами и чашами.

Такой случай ему еще не представился.

Я стал заглядывать во флаконы несессера, питая надежду найти в них туалетную воду, за неимением воды из реки или из источника.

В конце концов это ведь тоже была бы вода!

Но нет: один содержал киршвассер, другой — анисовку, третий — кюммель, четвертый — можжевеловую настойку.

Увидев прелестные флаконы, украшающие несессер, князь решил, что они предназначены для ликеров.

Мне ничего не оставалось, как повернуться к кровати, моей последней надежде. Чистые простыни, в конечном счете, могли заменить многое.

Я снял пуховое одеяло, так как терпеть не могу эту постельную принадлежность.

Оно закрывало перину без простыни и покрывала, несущую на себе явные следы того, что ей не удалось сохранить девственную чистоту, которой отличались фортепьяно и альбом.