Путевые впечатления. В России. Часть вторая

— Теперь видишь, как ты читаешь Евангелие, скотина! — восклицает он, подсовывая под нос священнику Библию и деньги.

И на глазах у изумленного священника император кладет деньги себе в карман.

Все в России знают о невежестве и испорченности православных священников, все их презирают и при этом все оказывают им знаки уважения и целуют руку.

После того, как на глазах у меня сеть была вытащена, улов погружен в корзины и рыбаки вместе с лошадьми направились к другому месту, я снова залез в воду, доплыл до судна и имел счастье обнаружить свою одежду в том же уголке, куда я ее спрятал.

Пришло время швартоваться. На вдающийся в озеро мол опустили широкие мостки, и мы сошли на сушу.

Из-за более чем скудного обеда, который был у нас накануне, и моего утреннего купания у меня разыгрался страшный аппетит.

Мы двинулись к монастырскому постоялому двору: всякий хоть сколько-нибудь известный монастырь имеет свой постоялый двор, где останавливаются паломники и паломницы.

Нам приготовили завтрак, в котором все было несъедобно, кроме рыбы, только что пойманной у меня на глазах.

Черный, сырой в середине хлеб, который я уже видел в доме у графа Кушелева, где его подавали на стол как пирожное, вызывал у меня непреодолимое отвращение.

Я позавтракал огурцами, выдержанными в соленой воде (еда ужасающая для французского нёба, но весьма вкусная для русского), корочкой хлеба, рыбешками и чаем.

Благодаря чаю все как-то обошлось.

После завтрака мы поинтересовались, что нам стоило бы осмотреть на острове.

Как главную цель прогулки нам назвали Конь-камень.

Такое название указывало на какое-то предание и, следовательно, вызывало у меня интерес. Мы взяли провожатого и двинулись в путь, пройдя через небольшое монастырское кладбище, где надгробные камни были наполовину скрыты травами и полевыми цветами; травами этими были, главным образом, vaccinium myrtillus, hieracium auricula, solidago virguarea, achillea millefollium^[9], а над всем этим возвышались кусты лесной малины. Весной — если предположить, что в Финляндии бывает весна, — посреди всей этой дикой растительности во множестве цветут фиалки, а к концу июня появляется земляника.

Что касается деревьев, из которых состоят леса Коневца и Валаама — двух самых лесистых островов на озере, — то это сосны, березы, тополя, осины, платаны, клены и рябины.

Выйдя с кладбища, мы пошли по аллее, не лишенной некоторой величественности. В начале ее стоит большой православный крест, принятый нами за серебряный, настолько он блестел под лучами солнца. Приблизившись к нему, мы поняли, что он был всего-навсего жестяной.

Крест этот возвышается над могилой, на которой можно прочесть следующую надпись:

Помяни меня, Господи, егда приидеши во Царствии Твоем.

Князь Николай Иванович Манвелов.

Родился в 1780 году, а скончался в 1856 году, 3 мая.

На небольшом пригорке виднеется церковь и очаровательные прогалины на дороге, подернутые голубоватой дымкой, которую я нигде больше не видел и глядя на которую понимаешь, откуда происходит мечтательность, присущая финской поэзии. Слева простиралось хлебное поле с бледными-бледными васильками. Справа, со стороны скошенного луга, поднимался сладостный запах сена, который доставляет такую радость тем, кто вырос в деревне и в детстве вдыхал эти терпкие ароматы.

Мы свернули налево и, пройдя через хлебное поле, снова оказались в лесу. Внезапно, примерно через версту, почва словно стала уходить у нас из-под ног: облик местности совершенно переменился. Ничего подобного в России я еще не видел. Мне почудилось, будто я перенесся в Швейцарию.

Мы стали искать место, где можно было бы спуститься в эту лощину, наполненную прохладной дымкой и прозрачными тенями, как вдруг наш провожатый указал нам деревянную лестницу из ста ступеней; мы спустились по ней и оказались на дне прелестной долины, изобразить которую неспособны ни перо, ни кисть. Деревья, тянувшиеся к солнечному свету, росли здесь прямыми и крепкими, как колонны в храме, сводами которого служила листва. Солнечные лучи, проникая через этот свод и рассеиваясь, падали вниз золотым дождем, и то здесь, то там отбрасывали на стволы деревьев и на землю отсветы, напоминавшие жидкое, струящееся пламя, тогда как в глубине долины голубовато-молочный воздух походил на атмосферу Лазурного грота.

Посредине этой долины возвышается огромная скала, на вершине которой построена небольшая часовня, посвященная святому Арсению.

По поводу Конь-камня и святого Арсения мы смогли вытянуть из нашего провожатого лишь следующее: камень был назван Конем потому, что в древности, до своего обращения в христианство, финны приносили здесь в жертву лошадей. Что же касается святого Арсения, то нам удалось выяснить только одно — он принял мученическую смерть.