Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Я назвал послушнику свое имя, не очень надеясь на то, что его отзвук когда-нибудь доходил до острова, затерянного среди вод Ладожского озера.

Несколько минут спустя послушник вернулся и предложил нам войти.

К моему великому удивлению, настоятель дал понять, что он осведомлен обо мне. Он говорил со мной о "Мушкетерах" и "Монте-Кристо", но не как человек, прочитавший эти книги, а как тот, кто слышал похвальные отзывы о них от людей, которые их читали.

После пятиминутной беседы нам подали угощение, состоявшее из фруктов и чая; затем настоятель предложил нам осмотреть монастырь и нашим проводником назначил молодого послушника.

Никто не знает, когда был основан Валаамский монастырь, и, хотя один из монахов, торгующий православными крестиками и иконками святых, продает также брошюрку о монастыре, написана она так невразумительно, что почерпнуть из нее какие-либо сведения невозможно. Однако вне всякого сомнения, в XIV веке монастырь уже существовал.

Одно из преданий рассказывает, что, после того как на глазах у шведского короля Магнуса его войско было в 1349 году наголову разбито новгородцами, он пустился в плавание по Ладожскому озеру, но был застигнут бурей, и, когда в виду острова Валаам его судно стало тонуть, король дал обет, что если ему удастся добраться до берега, то он посвятит себя служению Господу.

Корабль пошел ко дну, но Магнус добрался до берега, ухватившись за какую-то доску; он сдержал свое слово, и таким образом был основан монастырь.

В монастыре нет ничего, что представляло бы интерес с точки зрения искусства или науки: нет ни живописи, ни библиотеки, нет ни письменной, ни устной истории; жизнь здесь течет в своей будничности и монашеской убогости.

По возвращении нас ждал настоятель. Поскольку наше судно должно было простоять на якоре весь следующий день и отплыть лишь к вечеру, настоятель осведомился, чем мы намерены заняться.

Мы попросили у него позволения познакомиться с островом и пострелять кроликов — дичь, об изобилии которой сообщал автор, предоставивший мне сведения о тюленях.

Нам было разрешено и то, и другое; мало того, настоятель добавил, что мы можем не затруднять себя поисками лодки: он предоставит в наше распоряжение свою собственную.

Я имел нескромность спросить, не позволит ли он своему послушнику отправиться вместе с нами, чтобы юноша развлекся; но на этот раз мы зашли слишком далеко, и, хотя молодой человек, казалось, с беспокойством ждал ответа, в этой милости нам было отказано.

Лицо юного послушника, на миг оживившееся, приняло свое обычное печальное выражение, и на этом все кончилось.

Вернувшись в монастырскую гостиницу, мы узнали, что настоятель прислал нам рыбу, салат, овощи, черный хлеб и громадную бутыль кваса.

Мы попросили показать то, что нам прислали; рыба оказалась великолепна: это были судаки, окуни, сиги и налимы.

Бутыль с квасом была литров на двадцать.

Хлебный каравай весил сорок фунтов.

Его решено было во что бы то ни стало доставить нетронутым графине Кушелевой, которая ежедневно съедала за обедом тоненький ломтик черного хлеба, так ч. о этого каравая ей определенно должно было хватить до самой глубокой старости!

Располагая главными составляющими для приготовления превосходного обеда и имея возможность добавить к ним яйца и цыплят, я заявил, что не позволю какому-нибудь русскому повару, к тому же монаху, что является отягчающим обстоятельством, прикоснуться к подобным сокровищам.

И поистине, то были сокровища, при виде которых пришли бы в восторг даже Лукулл и Камбасерес! Размер рыб, как известно, напрямую зависит от величины водоема, в котором они обитают; соответственно, в таком озере, как Ладога, имеющем сто шестьдесят льё в окружности, рыбы достигают гигантского размера.

Чтобы дать представление о них, скажу, что такая известная во Франции рыба, как окунь, была в полтора фута длиной и весила более восьми фунтов.

Дандре, единственный из нас, говоривший по-русски и потому способный установить взаимоотношения между мной и местными жителями, был возведен в ранг поваренка; он велел ощипать цыплят, не позволив опускать их в воду, и помешал монастырскому повару, настроенному отстаивать преимущества русской кухни, положить муку в мой омлет, пока я отвернулся.

Дандре, с благодарностью вспоминавший обеды на улице Риволи, признался, что, с тех пор как он покинул Париж, ему впервые довелось пообедать как следует.

Я смог улучшить обед, но не в моих силах было сделать мягче постели; чем набивают в России тюфяки, оставалось для меня тайной на протяжении всех девяти месяцев, проведенных мною в этой стране. У нас есть выражение — спать на персиковых косточках, но, когда речь идет о здешних тюфяках, это сравнение, на мой взгляд, явно слабовато.

Мы попросили подать нам лодку в шесть утра, но при первых же лучах солнца я соскочил со своего дивана. Поскольку в России не имеют понятия о простынях и спят не раздеваясь, на туалет много времени тратить не приходится.