Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Не сомневаясь, что мои спутники разыщут меня в любом случае, я спустился по лестнице Иакова и сел под купой деревьев, чтобы под сенью этих прекрасных лесов следить за тем, как утренние сумерки незаметно сменяются в синеватом воздухе дневным светом.

В противоположность южным краям, где ночь наступает внезапно, а рассвет — это огненная вспышка, в одно мгновение воспламеняющая весь горизонт, в северных странах приход и уход дня сопровождает целая гамма оттенков, необычайно живописных и невыразимо гармоничных; когда же речь идет об островах, то к этому следует прибавить особую поэтичность, которую придает им та невидимая дымка, что поднимается с поверхности воды и волшебной пеленой накрывает их, смягчая слишком яркие краски и наделяя природу тем очарованием, каким искусство наделяет живописное полотно. Позднее я повсюду искал те присущие финским сумеркам нежные оттенки, что сохранились в моей памяти, но нигде больше таких не встречал.

Иными словами, я целый час промечтал под купой деревьев, не замечая, как течет время.

В шесть часов ко мне подошли мои спутники. Я попытался разъяснить Муане, как много он, художник, потерял, но у Муане был на Россию зуб, мешавший ему беспристрастно восхищаться ее красотами: еще в июне Муане подцепил под огромными деревьями парка Безбородко простуду. Эта простуда перешла затем в лихорадку, и при малейшем дуновении свежего ветерка его пробирал озноб.

Нас уже ожидала лодка с четырьмя гребцами. Одна из монашеских добродетелей — это пунктуальность. В монастырях дисциплина еще суровее, возможно, чем в армии. Вледствие этого всегда можно рассчитывать если и не на сообразительность монаха, то хотя бы на его пунктуальность.

Мы попытались расспросить гребцов о каких-либо преданиях, бытующих на острове, но нам не удалось вытянуть из них и двух слов; тогда мы удовлетворились разговором о материальной стороне монашеской жизни и узнали едва ли не все, что нас интересовало.

Монахи ложатся спать в девять часов вечера, встают в пять утра, трапезничают два раза в день рыбой и овощами; мясо едят редко, только по праздникам; всю физическую работу выполняют сами, не прибегая к помощи работников извне. У каждого свое ремесло: один портняжит, другой сапожничает, третий плотничает; даже лодка, в которой мы совершали наше плавание, была сделана самими монахами.

Вначале мы осмотрели небольшой залив, который вдается в центральную часть острова Валаам, в самые таинственные его глубины. Нет ничего прелестнее этих крохотных бухт, в воды которых деревья окунают концы своих могучих ветвей: короткое, но буйное русское лето дарит этим ветвям крепость и жизненные силы, поддерживаемые той влагой, какая омывает корни деревьев, и теми испарениями, какие увлажняют их листья.

Деревья, как известно, живут и землей, и воздухом: земля их кормит, а воздух поит.

Переезжая из одной бухты в другую, я спугнул чирка и подстрелил его.

Подлинной целью нашего плавания были поиски места, откуда Муане мог бы сделать зарисовку очаровательной маленькой церкви, которую мы заметили, подплывая к острову. Подобное чудо — большая редкость, и потому мне стало казаться, что я стал жертвой миража, и у меня возникло опасение, что я не увижу церковь на прежнем месте.

К моему великому удивлению, она там была.

Мы причалили к противоположному берегу и нашли точку, откуда и сама церковь, и окружавший ее пейзаж открывались во всем своем великолепии.

Оставив Муане и Миллелотти зарисовывать церковь, мы с Дандре ринулись на поиски кроликов, которых нам обещали в большом количестве.

Однако с кроликами дело обстояло так же, как и с тюленями, которых нам якобы предстояло бить дубинками и которые, на самом деле, бросались в воду, увидев нас на расстоянии в пятьсот шагов: ни поблизости, ни вдалеке мы не разглядели ни единого кролика.

Впрочем, в этих великолепных лесах и птиц немного. Можно подумать, будто они боятся, что им не хватит времени вывести птенцов за то короткое лето, какое отпущено им северным климатом. Отсюда — отсутствие радости и веселья. В тишине ощущение безлюдья становится еще сильнее.

В лодке у нас был превосходный завтрак, состоявший из остатков вчерашнего обеда. К десяти часам мы с Дандре вернулись, чтобы потребовать свою долю. Рисунок был закончен и, несмотря на дурное настроение Муане, удался ему как нельзя лучше.

Наше судно должно было отплыть в пять часов пополудни и на рассвете следующего дня прийти в Сердо-боль.

Оттуда мы должны были добраться по суше до Санкт-Петербурга.

В шесть часов, проплывая мимо, мы помахали платками красной, серебряной и золотой церквушке Горностаева, с которой мы прощались навсегда.

Паломничество на Валаам — не из числа тех, которые в своей жизни совершаешь дважды.

XLIX. ИЗ СЕРДОБОЛЯ В МАГРУ

На рассвете вдали показался Сердоболь.

Некоторое время мы плыли среди островов небольшого архипелага, показавшихся нам либо вовсе ненаселенными, либо населенными очень слабо; затем наш взгляд остановился на Сердоболе, бедном финском городке, построенном между двумя горами.