Путевые впечатления. В России. Часть вторая

Но, когда мы выехали из города, дорога стала ровнее. Окружающие окрестности были довольно живописны, и живописность эту дополнял табор цыган, которые расположились у подножия скалы, отбрасывавшей длинную тень, и под открытым небом готовили себе обед, в то время как осел, один тянувший повозку, на которой перевозили пожитки всего племени, кормился еще более непритязательно, поедая нежный мох, покрывающий камни и явно пришедшийся ему по вкусу.

Осел наверняка пообедал лучше своих хозяев; впрочем, со слугами такое иногда случается.

За два с половиной часа мы проделали семь наших льё. Выдержав первые пятьдесят, путешественник обязан признать, что русская почта — был бы лишь кнут, но не для лошадей, а для станционного смотрителя — заметно превосходит почтовые службы всех прочих стран.

Наконец, мы прибыли на почтовую станцию.

Заметим, кстати, что только в России можно встретить эти станционные дома, одинаковые по виду, где держат лишь самое необходимое, но зато всегда можно быть уверенным, что оно там найдется: две сосновые лавки, окрашенные под дуб, и четыре сосновых табурета того же цвета.

Кроме того, вы увидите там большие стенные часы в футляре, показывающие время настолько точно, насколько это можно требовать от стенных часов: со времен Карла V ими по привычке продолжают пользоваться, но никто им больше не доверяет.

Я забыл упомянуть еще об одном обязательном предмете обстановки, предмете в высшей степени национальном — всегда разожженном самоваре.

Все это предоставляется вам бесплатно: у вас есть на это право, коль скоро вы едете на почтовых и, стало быть, являетесь лицом государственным.

Но не требуйте другого, а именно, пищи: об этом и речи быть не может. Если вы хотите есть — возите с собою еду, если вы хотите иметь постель — берите с собой тюфяк.

В противном случае вам придется спать на одной из сосновых лавок, окрашенных под дуб. Они несколько жестковаты, но зато куда чище монастырских тюфяков.

Тем не менее станционный смотритель, человек весьма обходительный, взялся раздобыть к нашему возвращению что-нибудь, что могло бы сойти за обед.

Мы поблагодарили его, попросив, чтобы он ни в коем случае не утруждал себя стряпней.

Из окон почтовой станции открывался чрезвычайно красивый вид, что довольно необычно для России, страны на удивление равнинной, и потому достойно упоминания.

Поскольку расстояние от станции до каменоломни не превышало километра, мы без всяких возражений решили проделать этот путь пешком.

Некоторое время мы шли по проезжей дороге, а затем проводник повел нас полями, по более гладкой местности.

Вскоре, примерно в двухстах шагах впереди, показался ослепительной белизны холм, имевший конусообразную форму; весь этот холм состоит из мраморной крошки, и если смотреть на него издали, то можно поклясться, что это большая куча снега.

Мы обогнули сверкающий белизной холм и вышли на просторную площадку, которая была заставлена огромными мраморными глыбами кубической формы, приготовленными к отправке.

Я стал раздумывать над тем, какими средствами передвижения можно доставить эти громадные блоки к берегу озера, поскольку было очевидно, что в Санкт-Петербург их можно везти лишь водным путем. Так и не сумев удовлетворительным образом ответить на этот вопрос, я отважился задать его вслух; станционный смотритель, пожелавший стать нашим проводником, ответил мне, что для их перевозки дожидаются зимы, когда устанавливается санный путь. Глыбы настолько тяжелы, что поднимать их приходится с помощью домкратов и рычагов, потом грузить на сани и на санях доставлять на большие парусные суда, которые отвозят их в Санкт-Петербург.

Разглядывая все это с достаточно умеренным интересом, я внезапно обнаружил, что вокруг меня почти никого больше нет: последний из моих спутников, поза которого не позволяла мне распознать его, вот-вот должен был скрыться в глубине какой-то норы, вырытой у подножия холма из мраморной крошки.

Этот проход был образован — чего я не заметил вначале — вертикальной выемкой и вел внутрь скалы. В свою очередь углубившись туда и прошагав метров пятнадцать по узкому коридору, я оказался в огромном четырехугольном зале, стены которого были высотой около сорока футов и шириной около ста. Весь он был совершенно пуст.

Стены его были белыми, как снег.

В трех километрах от каменоломни, где добывают белый мрамор, находится другая каменоломня, где добывают зеленый мрамор. Наш станционный смотритель жаждал непременно отвести нас туда и восхвалял вторую каменоломню как нечто самое необычное на свете. Мы заключили полюбовное соглашение: я предоставил в его полное распоряжение моих спутников, а сам настроился вернуться в Сердоболь и заняться обедом.

Мой уход ускорили несколько услышанных мною слов, которыми станционный смотритель и Дандре обменялись по поводу третьей каменоломни, где прежде добывался желтый мрамор: теперь она была заброшена и выглядела чрезвычайно живописно, поскольку заросла кустами ежевики и мхами, пришедшими на смену каменотесам.