Пути и маски

Он вежливо покивал, скрывая досаду. Спокойная насмешливость леди Синны, её румянец и цветущая красота всё чаще его раздражали. Он убеждал себя, что она не обязана разделять горе Лауры — всё-таки она им чужой человек, — но возмущение не проходило.

Какое право птицы имеют петь, а солнце светить, когда Лаура угасает, когда Ринцо, эр Алья, больше не заслуживает её любви?…

Леди Синна, видимо, была в чудесном настроении — как и положено на празднике. Ничего удивительного: она-то не знает о наглых атаках на южных границах… Кочевники Шайальдэ точно с цепи сорвались в эти дни; на памяти Ринцо такого ещё не бывало. Гонцы с мрачными новостями едва успевали курсировать в Вианту и назад. Совет стянул на юг войска, удвоил количество дозорных постов, и на такую дерзость, как при Лоберо, дикари пока больше не решались. Оборотней, сотворённых колдовством, тоже вроде бы не видели. Но кто знает, долго ли продлятся эти «пока» и «вроде бы»…

Ринцо был полон дурных предчувствий. Он оказался среди немногих Советников, которые ходатайствовали об отмене задуманного праздника в честь Велго. Успеха не добился, зато чар Энчио и эр Даола, раньше сдержанно симпатизировавшие, теперь открыто невзлюбили его.

— Смотрите! — воскликнула леди Синна, указывая на что-то впереди. Ринцо нехотя вернулся к красочной и шумной реальности. — Это ведь миншийские орхидеи?

Стайка разряженных девушек-горожанок раздавала цветы. А может, и распродавала: празднество Велго — это всегда отличный источник доходов. Девушки громко перешучивались, прижимаясь спинами к побелённой стене дома, и периодически оглашали улицу хохотом. На двух или трёх из них были маски — ещё один давний обычай…

Чуть дальше по той же улице расположились музыканты — два дудочника и чумазая девочка с барабаном. Незамысловатый мотив долетал и до девушек-цветочниц, так что смехом они заливались на каждой фальшивой ноте.

Вообще, с двух сторон телегу Ринцо обтекала пёстрая толпа. Люди болтали или напевали себе под нос (Челлу бы сюда, эту горе-певицу; хотя хорошо, что Лаура осталась не в одиночестве…), или просто жевали что-нибудь — сладкие лепёшки, орешки, медовые пряники. Женщины нацепили на себя всё содержимое сундуков и кладовок — от масок с крашеными перьями до бус из ракушек; в головах некоторых покачивались целые букеты. С одной стороны, нечего больше и ждать от ремесленного квартала, с другой — Ринцо знал, что и на приёме во Дворце, среди знатных прелестниц, не найдёт ничего другого… Подвыпивший фермер тащил куда-то тощую козу. От компании удалых керов, которым бог удачи сегодня подарил выходной, за десяток шагов несло винным перегаром.

Когда-то Ринцо сумел бы вписаться в суматоху, радостно и бездумно ощутить себя частью огромного, пульсирующего жизнью многоногого тела. По крайней мере, в юности ему это удавалось — даже несмотря на то, что он всегда предпочитал покой и одиночество. После праздников было даже приятнее возвращаться в тишину, в домашний уют и хозяйство.

Но сейчас он не мог сделать этого, как ни старался. Он мог лишь снова и снова возвращаться мыслями к Лауре, которая отказалась поехать с ними и расковыривает свои раны в Ариссиме. Ринцо столько раз нарывался на грубость, что отказался от попыток узнать её тайну, но легче не стало ни ей, ни ему.

«Почему ты мне больше не веришь, свет мой, несчастье моё? Почему больше не говоришь со мной?…»

Бессмысленные вопросы. Бессмысленная, детская обида.

Ринцо обнаружил, что уже пару минут изучает белые и лиловые орхидеи с пахучими лепестками. Давио остановил лошадь в стороне и терпеливо ждал, а леди Синна громко восхищалась размером цветов.

— Они невероятно большие! Из Минши, не так ли? А Ваша маска наверняка тоже оттуда, любезная? Могу я взглянуть?…

Бедная девушка, недоверчиво кусая губу, с поклоном протянула Синне маску цапли. Ринцо мельком подумал, что Лаура никогда не сумела бы вот так беседовать с простонародьем — так непринуждённо и неискренне.

— Я возьму две… Нет, три, — исправился он, вспомнив о Челле. Пусть тоже порадуется: Лаура и Синна наверняка извели её перепадами настроений… Челла любит цветы — особенно большие и яркие, как она сама. — Заверните, пожалуйста.

— Не оставляйте их по утрам на холоде, господин, — защебетала другая цветочница. — Они тепло очень любят… И не живут подолгу.

Что-то зловещее померещилось Ринцо в её словах и кривозубой улыбке. «Помешанный безумец», — упрекнул он себя и поскорее расплатился.

— Спасибо, эр Алья, — пропела леди Синна, поднося к лицу тонкие лепестки. — Но я хотела бы, чтобы Вы и для себя взяли… Здесь так чудесно, а Вы печалитесь.

— Я просто озабочен доставкой полотна, — пробормотал Ринцо. Звучало правдоподобно: толпа становилась всё гуще, и их телега уже вызвала чьё-то ворчание. — Вы, кстати, тоже ещё не видели картину? — как бы между прочим спросил он. Вдруг леди Синна, с её лисьей вкрадчивостью, сумела что-нибудь выведать?… Но она изящно качнула головой.