Пути и маски

— О нет, ведь эра Алья никому не разрешила посмотреть… Даже Вам, — она помолчала. Ринцо чувствовал, как тонкие длинные пальцы давят ему на рукав. — Думаю, там изображена богиня Велго. Или, возможно, Совет Правителей, осенённый её покровительством… Наверное, таков был заказ?

— Лаура не берётся за подобное, — сказал Ринцо, тщетно пытаясь отвлечься от близости леди Синны и облака её духов. Ему вдруг остро захотелось, чтобы она бросила взбалмошные планы и уехала в Дорелию. Но в Дорелии сейчас война, и случится это нескоро… Жаль. Может быть, есть здравый смысл в протестах Лауры и пошлых намёках ира Пинто? Может быть, не стоит им больше жить под одной крышей… — Она считает глупой и помпезной такую живопись. Говорит, что ни ум, ни глаза не нужны для неё.

Синна коротко хмыкнула. Ринцо понял, что она уязвлена.

— А по-моему, обычный придворный сюжет для такого случая… У эры Альи чересчур возвышенные представления об этих вещах. Простите, конечно, если я говорю лишнее, но…

— Для Лауры это дело жизни, — перебил Ринцо. — Она бы не взялась за заказ, если бы не видела в нём ничего интересного… И не прятала бы работу, если бы не считала важной.

«По крайней мере, раньше», — горько добавил он про себя.

Они свернули на более широкую улицу. Здесь уже начиналось праздничное шествие. Камни мостовой подрагивали от гвалта, музыка играла сразу отовсюду, с верхних этажей горстями швыряли зерно и муку — ради богатства и изобилия… Напротив закрытой лавки появились лотки с миндалём и засахаренными лимонами. Всё чаще Ринцо замечал на прохожих подвески с крошечными весами — символом Велго Мудрейшей.

— А я-то думала, повсюду будут книги, — усмехнулась леди Синна, заметив группу студентов из виантской Академии. — Здесь праздник богини мудрости похож на наши чествования четырёх богов… Но куда масштабнее.

— О да, — рассеянно отозвался Ринцо. — Вы правы.

Какой-то костлявый мальчишка кинул в сотоварища лимонной кожурой, но попал на телегу с картиной. Испуганно ойкнул и юркнул в ближайший дворик.

— Убрать, — велел Ринцо, промокая платком влажный лоб. Не хватало ещё привезти во Дворец праздничное полотно, присыпанное мусором…

Давио, шёпотом ругаясь, слез с козел и пошёл исправлять неприятность.

— Это к счастью, — тихо сказала Синна. «Вы-то откуда знаете?» — с тоской подумал Ринцо, а потом — внезапно даже для себя — почти грубо схватил и поцеловал её руку. Вся улица могла наблюдать за ними, но ему стало совершенно всё равно. На коже Синны, гладкой и тёплой, остался зелёный терпкий след от стебля орхидеи. Ринцо перевернул её ладошку и поцеловал запястье, со смаком самоистязания вспоминая, как делал то же с рукой Лауры.

— Я люблю свою жену, миледи, — прошептал он, как только бесконечно-долгое мгновенье истекло. Синна, бледная и спокойная, отступила на полшага.

— Я знаю, эр Алья.

Дальше они пошли молча.

* * *

Крикливое шествие прибыло на площадь перед Дворцом Правителей после полудня. Синна вслушивалась в рваные ритмы народной музыки, которая так мало походила на изысканные песни менестрелей, и смотрела на громадную, в три человеческих роста, статую богини Велго. Горожане несли деревянную статую гордо, как знамя на битву, но по пути забрасывали её мукой, зерном и орешками.

Синна запрокинула голову, чтобы лучше видеть. Её запястье всё ещё горело от поцелуя Ринцо, но она заставила себя тщательно сосчитать цвета на платье плоскогрудой женщины с весами в руке. Красный, синий, зелёный; жёлтый, белый, лиловый; чёрный, серебристый и золотой. Вышло девять, как и полагается: девятка — священное число Мудрейшей. Статуя была вырезана просто, но с большим искусством; покрывавший её лак радостно блестел на солнце, а чаши деревянных весов поднимались и опускались совсем без скрипа.

— Славься, мудрая! Да здравствует Кезорре в веках!.. — кричали жители Вианты под дуденье рожков и безудержный барабанный грохот. В толпе на площади к простым горожанам примешалась знать, так что Синна то тут, то там видела роскошные маски с самоцветами и шёлковые одежды аристократов. Ринцо уже поднялся на помост, готовясь к праздничной встрече Правителей и народа. Без него, в одиночестве, Синне стало неуютно и — почему-то — страшновато; некстати она вспомнила Хаэдран и торжества в честь прибытия королевы Хелт. То был, конечно, «праздник наоборот» — праздник в городе, потерявшем свободу и тысячи невинных людей… Но толпы и шума, пожалуй, там было не меньше.

Синна отошла от кучки надменных чар — обсуждая наряды и маски соперниц, они в неимоверных количествах поглощали маленькие фруктовые пирожные с серебряного подноса. Несчастная служанка старалась уберечь поднос от соседства с плясунами и жонглёрами. Синна крепче прижала к груди свою орхидею; она будет стоять в одиночестве, это вполне нормально. Сейчас она не обязана говорить ни с кем, и никакой отметины нет на её запястье…