– Подожди, но это слова Димы или это слова…
– Нет, это слова Толи. Это догадки Толи о нем, он так Диму читает. Я не думаю, что страна для Димы была списком утрат, и гори все огнем. Черт, трудно в эту маску говорить! Но фраза о стране, которая занимается производством утрат…
– Ну, да.
– Постойте, Миша же – я сейчас как переводчик буду – говорил другое, говорил о нем как о человеке, заключающем в себе, напротив, некоторое количество приобретений.
– Нет, на самом деле не об этом речь.
– Натирает, ага, немножко.
– А ты на лоб ее подвинь, да, вот так.
– Не приобретения, а абсолютно, так сказать… Ну, как римская когорта какая-то. Это ощущение у меня было первый раз на похоронах Миши, когда стояла очень плотная… я употребил бы слово «толпа», но это неправильно. Было ощущение римской когорты, как она… вот как щитами загорожена. И это было ужасно сильное ощущение чего-то такого, что есть, понимаете. Что есть! И сегодня тоже, но как-то более размыто…
– Вот что он сделал? Первая серия начинается с того, что играют свадьбы – везде, по всему Советскому Союзу. В Украине, в Латвии, на Дальнем Востоке, в Средней Азии – везде свадьбы. Проходит цикл свадеб, потом рождаются дети.
– А постановочное это было?
– Абсолютно документальное! Какой там! Они мотались год по всей стране.
– В шестьдесят седьмом году?
– В шестьдесят седьмом году.
– А я смотрела фильм о людях, которые родились в семьдесят седьмом – восемьдесят пятом годах.
– Это которые перед миллениалами. Ксенниалы.
– Чего?
– Ксенниалы называются, икс.
– А-а-а, икс.
– Помнят падение Берлинской стены, свидетели одиннадцатого сентября. То есть таких изменений, сломов. Они немного как мы – дневники вели на бумаге, по телефону с диском звонили и крутили карандашом кассеты. Но они и спокойно тиндером пользовались или твиттером. Они такой переход между.
– Ладно, это уже какие-то детали, не в этом дело.
– Она потрясающе выглядит, просто потрясающе. Вообще не меняется лет двадцать, наверное.
– Она как изюм, как станешь таким – и потом не меняешься.
– Ну, подобие того, что делал Углас. Он у меня есть в полуцензурном варианте. Потом второй цикл – рож-дение, потом дети идут в школу, без дикторского текста.
– То есть свадьбы, девять месяцев, ну да…
– Но не у тех же семей, а у разных! Рождаются дети – здесь маленький киргиз родился, там грузин родился. Значит, он снял это. Потом студенты, институт, работа, старость и кладбище. И – новый цикл рождения. Это первая серия. Вторая серия – идут служить в армию, и вся страна ощетинивается против мира, потому что вокруг враги, военная промышленность… То есть это картина страны, живущей как осажденный лагерь. Это поразительная картина!
– Ну сейчас так же.
– А он вышел тогда. И его порезали на студии. Теперь слушайте дальше.
– Да, и бывший председатель Коммунистической партии Ирландии сидел здесь, потому что из Ирландии его… И он был заведующий радиокомитетом, когда была война. И радиокомитет…
– …весь посадили.
– И в этом варианте были невероятные монтажные стыки, которые потом сгладили. Например, такая была сцена, где съезд партии.
– …в Свердловск эвакуировали.
– А потом всех посадили.
– К тому, почему Люська в Свердловске родилась. А потом их отца посадили, мать посадили, и их с Алкой, старшей сестрой, – в лагерь для детей врагов народа. Люська говорит, что там было потрясающе, там были дети всех национальностей. И Люська говорит: «Начальник лагеря с Новым годом поздравляет нас, и он как бы хочет нам хорошего и говорит: “Дети, я вас поздравляю с Новым годом! И обещаю, что тех, кто будет хорошо себя вести, будем хоронить в гробах!” Вот такой человек…»
– Кошмар!
– Он хотел как лучше.
– А в подвале когда они жили?
– До этого жили в подвале, до.
– Она замужем была?
– Она была замужем.