Радио Мартын

Отправитель: военнопленный офицер, кадет Махольд Фриц,

Томск, Сибирь, Офицерский концлагерь, Барак 8,

Получатель: г-жа Мицци Руцичка,

Фрейденталь, Силезия, Австрия

Моя дорогая фрейлейн!

Я послал Вам уже 13-ю карточку, но все еще не получил ни одного ответа. Вы на меня обиделись? Я право не чувствую за собой никакой вины. Как Ваши дела? Я здоров.

Горячий привет шлет Вам

Фриц Махольд.

Кланяйтесь от меня милостивой государыне Маме и г-же Ш. Томск, 15/II.17.

1.24

Могилёв (на Днепре), семинария, А.П. Квятковскому (уч. III кл).

Получила, Саша, Ваши два письма, но [нрзб] за ответ теперь для меня было так же трудно, как и за все остальное. Дело в том, что как-то вытянула себе вену на руке и уже две недели вожусь с ней. Теперь немножко лучше, но доктор велит ее держать на перевязке. Итак, Ваш друг – [нрзб], но несмотря на это пробрать Вас может.

Возможно, что у Вас воля слаба, но она все же есть; и слабое при некоторой работе можно превратить в сильное. Вы сами внушаете себе это бессилие, я уверяю Вас, что все это ничто иное как глина. Воля – это почти все в человеке, без нее это никуда не годный, ни на что, кроме вздохов, не способный человек. Если Вы хотите сделать своему другу удовольствие и приятный сюрприз, то присядьте теперь за науки, ну, а потом… потолкуем.

Спасибо за стихи; почему Вам они нравятся особенно? Если есть еще, то буду очень рада получить. Вы, я слышала немножко развлекались, даже провалились в лесу в снег?

До свидания. Еще раз прошу исполнить мою просьбу и учиться. Понимаю, что постоянная зубрежка надоедает, ну так развлекайтесь; влюбитесь в какую-нибудь барышню.

До свидания друг. 15.01.1908 г.

3.48

Прошло больше двух месяцев с моих походов к Ананасову и Ревичу. Значит, уже два месяца я разносил письма. Сперва, когда адресата удавалось найти, я объяснял: «Мне случайно попала в руки папка». А потом перестал. Потому что никто ничего не мог понять и люди отказывались общаться. Тогда я стал говорить, что я почтальон. Что действую по специальной программе национального проекта «Вернем родине ее прошлое» и так далее и тому подобное. По совету Ионы намекал, что за письмо хорошо бы заплатить. Предлагал отдельную услугу – написать ответ.

И получал деньги. Я почти не чувствовал себя виноватым. Возможно, на многих производили впечатление мой нос, нарушенный слух и вообще благотворительная внешность: я казался или тем, от кого лучше поскорее откупиться, или просто достойным жалости. В любом случае ущербным. К этому мне было не привыкать.

Кто-то плакал, как Ревич. Другие молча забирали письмо и закрывали дверь. Но были и те, кто, как старики-снайперы, радовались возможности поговорить. И письмо для них было только предлогом.

Людям очень нужно, чтобы их слушали или хотя бы слышали.

Часто я просто не мог найти, кому отдать письма, даже и не очень старые, отправленные в девяностые или в нулевые годы: по указанным адресам жили другие люди – или тех адресов уже не было. Все названия стали бывшими, сами улицы и переулки стали бывшими. Город был другим.

Люди старше семидесяти встречались мне редко, почти всех выкосили вирусы и прочие хвори. А с ними было интереснее всего. Они никуда не спешили. Они рассказывали истории. И они, хотя и смотрели на меня странно, чаще соглашались написать «ответ». Будто, если я смог принести открытку с того света, смогу передать и обратно.

1.25