Радуга тяготения

И он увидит – увидит тысячи комбинаций ради тепла, любви, пищи, простых переездов по дорогам, рельсам и каналам. Даже «G-5», что живет своей мечтою ныне быть единственным правительством в Германии, – просто-напросто триумфаторская комбинация. Не более и не менее подлинная, чем все прочие, такие личные, безмолвные и потерянные для Истории. Ленитроп, хоть сам пока об этом и не знает, – государство не менее легитимное, чем ныне в Зоне любое. Не паранойя. Так и есть. Временные альянсы, вяжутся и распускаются. Они с Лихой комбинируются, скрытые от оккупированных улиц остатками стен, в старой кровати со столбиками напротив темного трюмо. Сквозь крышу, которой нет, Ленитропу видно, как вздымаются долгие лесистые горы. Винный душок у нее изо рта, гнезда пуха во впадинках на руках, бедра с порослью побегов на ветру. Он едва успевает в нее войти, как она кончает, – судя по лицу, в разгар фантазии о Чичерине, ясной и трогательной. Это раздражает Ленитропа, но не мешает кончить самому.

Глупости начинаются тотчас по опадании, занимательные вопросы, например: какое словечко потребовалось, чтоб к Лихе не подходил никто, кроме меня? Или: может, я ей чем-то напоминаю Чичерина, и если да – чем же? А вот интересно, где Чичерин сейчас? Ленитроп задремывает, а пробужден ее губами, пальцами, росистыми ногами, что скользят по его ногам. На их кусок неба вспрыгивает солнце, его затмевает грудь, оно отражается в ее детских глазах… потом тучи, дождь, Лиха натягивает зеленый брезент с кистями – сама нашила – вместо полога… дождь льется по кистям, холодный и шумный. Ночь. Лиха кормит Ленитропа вареной капустой с фамильной ложки, на ложке герб. Они выпивают еще вина. Тени – точно размытая ярь-медянка. Дождь перестал. Где-то ребятишки пинают пустую бензиновую канистру по булыжной мостовой.

С неба что-то хлопает крыльями: когти скрежещут снаружи по брезенту.

– Это что? – полупроснулся, а она опять утащила все одеяло, ну Лиха…

– Моя сова, – грит Лиха. – Вернер. Либхен, в верхнем ящике шифоньера батончик – покорми Вернера, будь добр.

Либхен, аж три раза. Шатаясь, Ленитроп выбирается из постели – впервые за день на ногах, – вышелушивает «Малыша Рута» из обертки, откашливается, решает не спрашивать, откуда взяла батончик, потому что знает и так, и закидывает конфету на брезент этому Вернеру. Вскоре, лежа рядышком, они слышат, как хрустят орехи и щелкает клюв.

– Батончики, – брюзжит Ленитроп. – Чего это он? Ему охотиться положено, ловить живых мышей и все такое. Ты его в ручного совика превратила.

– Ты и сам довольно ленив. – Детские пальчики ползут по его ребрам.

– Ага, небось – перестань – небось этому твоему Чичерину не нужно сову кормить.

Пыл поугас: рука замирает, где была.

– Чичерина он любит. Никогда не прилетает кормиться, если Чичерина нет.

Ленитропов черед замереть. Точнее, заледенеть.

– Э… но… ты что хочешь сказать, Чичерин… э…

– Должен был прийти, – со вздохом.

– А. Когда?

– Утром. Опоздал. Бывает.

Ленитроп вылетает из постели, взамен стояка лежак, один носок на ноге, другой в зубах, голову в рукав майки, «молнию» на штанах заело, вопит блядь.

– Мой доблестный англичанин, – тянет она.

– Ты почему раньше не сказала, а?

– Ой, возвращайся. Ночь на дворе, он где-нибудь с бабой. Он не может спать один.

– Надеюсь, ты сможешь.

– Тш-ш. Иди сюда. Нельзя же босиком. Я тебе дам его старые сапоги и расскажу все его секреты.

– Секреты? – Берегись, Ленитроп. – За каким рожном мне сдались…

– Ты не военный корреспондент.

– Почему мне все это твердят? Никто не верит. Военный корреспондент я, кто ж еще? – Тыча ей в нос нарукавной повязкой. – Читать умеешь? Написано: «Военкор». У меня даже усы есть, видала? Прям как у этого Эрнеста Хемингуэя.

– А. Стало быть, ты, наверно, не ищешь Ракету Номер 00000. Это я глупость сморозила. Извини.

Ох батюшки, отсюда-то я выберусь? – грит себе Ленитроп. Баба меня раскручивает, типичный «барсук» – что я, «барсуков» не встречал? Кому еще занадобится единственная из 6000 ракет, на которой устройство из «Имиколекса G»?

– И «Шварцгерэт» тебе тоже нафиг не сдался, – продолжает она. Она продолжает.

– Чего?

– Он еще называется «S-Gerät».

Смежный высший агрегат, Ленитроп, вспомнил? Вернер ухает на пологе. Как пить дать – этому Чичерину сигналы подает.

Параноики – параноики (Паремия 5) не потому, что параноики, а потому что раз за разом нарочно загибают себя, идиоты ебаные, в позу параноика.

– И откуда бы это, – тщательно вскрывая свежую бутылку «Нордхойзер Шаттензафт», поппп, из последних сил изображает Кэри Гранта, хотя в кишках гулко и туго, учтиво наполняет бокалы, один вручает ей, – столь, очаровательной, юной, барышне, что-то знать, о ракетных, жисть-тянках?

– Я читаю почту Вацлава. – Как будто глупый вопрос – да и впрямь глупый.

– Зря ты так болтаешь черт знает с кем. Узна́ет Чичерин – прибьет тебя.

– Ты мне нравишься. Интриговать нравится. Играть нравится.

– По-моему, тебе нравится усложнять людям жизнь.

– Ну и пожалуйста. – И давай нижнюю губу выпячивать.