Радуга тяготения

Под параболой они выкатывают к солнцу, Глимпф придавливает тормоза, и тягач мягко и респектабельно останавливается. Они делают ручкой бронепехотным часовым второй роты, после чего угоняют «мерседес», который стоит ровно там, где его бросил летеха.

На дороге Глимпф машет на север, с подозрением наблюдая, как Ленитроп ведет. С рыком всползая по серпантину в Гарц, «мерседес» листает горные тени; объятый ароматами сосен и елей, он скрежещет на поворотах и временами едва не сходит с трассы. У Ленитропа врожденный талант в любых обстоятельствах выбирать не ту передачу, и к тому же он дергается, одним глазом прилип к зеркальцу, затылком чует форсированные бронетранспортеры и эскадрильи завывающих «тандерболтов». Вывернув из-за слепого угла, пойдя юзом по всей проезжей части – стильный гонщицкий трюк, Ленитропу известный по случайности, – они едва не гибнут в объятьях спускающейся с гор американской армейской 2¹/²-тонки – слова ебаный кретин ясно читаются по губам шофера, когда они с трудом удирают, сердца забиваются в глотки, грязь из-под задних колес грузовика накрывает «мерс» большим крылом, сотрясает и заляпывает ему половину ветрового стекла.

Солнце давно преодолело зенит, когда они наконец подъезжают к лесистому куполу, увенчанному развалинами маленького замка: сотни голубей капают с зубчатых стен, точно белые слезы. Зеленое дыхание лесов резче, холоднее.

Американскими горками тропы, заваленной камнями, средь темных елей они взбираются к замку под солнцем, иззубренному и бурому, точно буханка хлеба, брошенная всем местным птичьим поколениям.

– Вы тут живете?

– Прежде я здесь работал. Наверное, Цвиттер еще тут.

В «Миттельверке» не хватало места для мелкой сборки. Систем управления главным образом. Так что их собирали в пивных, лавках, школах, замках, на фермах по всему Нордхаузену – в любом лабораторном помещении, какое спецам по наведению удавалось найти. Глимпфов коллега Цвиттер – из Мюнхенского политеха.

– Характерный баварский подход к электронике. – Глимпф кривится. – Он, пожалуй, сносен.

Какова ни есть загадочная несправедливость, порожденная баварским подходом к электронике, она тушит блеск в глазах Глимпфа и на весь остаток пути до вершины погружает его в угрюмые раздумья.

Едва они проскальзывают в боковую дверь замка, их приветствует массовое текучее воркование, обвалянное в белом пуху. Полы грязны, повсюду бутылки и бумажные клочья. Некоторые бумаги проштампованы пурпурным «GEHEIME KOMMANDOSACHE». Птицы шмыгают туда-сюда в разбитые окна. Сквозь щели и разломы пробиваются тонкие лучи. Здесь никогда не оседает пыль, взвихренная голубиными крыльями. Стены увешаны тусклыми портретами знати с большими белыми куафюрами а-ля Фридрих Великий, дам с гладкими лицами и овальными глазами, в платьях с декольте – ярды шелка истекают в пыль и биение крыл в темных комнатах. Все покрыто голубиным дерьмом.

И напротив, лаборатория Цвиттера наверху ярко освещена, упорядочена, полна дутого стекла, рабочих столов, многоцветных огней, крапчатых коробок, зеленых папок – лаборатория безумного нацистского ученого! Где же ты, Пластикмен?

Здесь только Цвиттер: коренастый, темные волосы, прямой пробор, в очках линзы толщиной с иллюминаторы батисферы, флуоресцентные гидры, угри и скаты дифференциальных уравнений САР[172] бороздят моря за этими стеклами…

Но увидев Ленитропа, они тотчас яснеют – рушатся стеклянные преграды. Хмм, Э. Л., это чего такое? Кто эти люди? Что приключилось с яблочками щек старого Глимпфа? Что по эту сторону ограды в Гармише делает нацистский спец по наведению в нетронутой лаборатории?

ОЙ… тута…Нацики под шкафомФашики в стене,А япошки, лыбясь,Открутят яйца мне.

Без войны я счастлив —Прям хоть хохочи.Сдамся Русским скоро —А там давай дрочить.

* * *