Радуга тяготения

Зойре, неспособный вовсе отложить дела в сторону, перекатывается, вздымается на ноги, держась за корень, пока голова его не решает, где именно ей упокоиться. Ухом в раструб, Магда колотит по шлему Ракетмена палкой. Шлем бряцает аккордами. Да и отдельные ноты не строят: вместе же все звучит крайне извилисто…

– Не знаю, который час. – Зойре Обломм озирается. – Нам разве не надо было в бар «Чикаго»? Или это вчера?

– Я не помню, – хихикает Труди.

– Слушай, Kerl[193], мне очень надо с американцем потрын- деть.

– Милый Эмиль, – шепчет Труди, – не переживай. Он будет в «Чикаго».

Условливаются о сложной системе маскировки. Зойре отдает Ленитропу свой пиджак. Труди кутается в зеленый плащ. Магда надевает сапоги Ленитропа, а тот идет в носках и ее туфельки несет в карманах. Некоторое время они собирают достоверный реквизит, растопку и зелень, чтобы напихать в шлем – его несет Зойре. Магда и Труди помогают Ленитропу влезть в штаны из оленьей кожи – обе девушки на красивеньких своих коленках, руками ласкают его ноги и задницу. Как и в соборе Святого Патрика, в этих штанах хрен потанцуешь, и стояк Ленитропу болезненно распирает, будто громом.

– Ну вы даете, народ.

Девчонки смеются. Помпезный Ленитроп ковыляет за всеми следом, поле зрения у него рябит сетью ясного переплетенья, словно под дождиком, руки обращаются в камень – прочь из Тиргартена, мимо контуженных лип и каштанов, вглубь улиц или того, что их заменяет. Рядом все время гуляют патрули разных наций, и бестолковому квартету часто приходится залегать, а также не ржать слишком громко. Носки у Ленитропа промокли от росы. На улице разворачиваются танки, выжевывая параллельные хребты асфальта и каменной крошки. На открытых пространствах играют тролли и дриады. Еще в мае их посносило с мостов и деревьев, настало им освобожденье, и теперь они вполне прижились в городе. «Вот обсос, – чморят готовые выйти в свет тролли тех, кто не так стилен, – да он, как ни посмотри

, еще с дерева не слез». Увечные статуи лежат под минеральным наркозом – засюртученные мраморные торсы чинуш побледнели в канавах. Мда, хмм, вот мы в самом центре Берлина и впрямь, э-э, несколько, Иисусе-Христе, а это еще что…

– Вы б осторожней, – советует Зойре, – тут оно все немножко резиновое.

– Но это вот что

?

Ну а вот что – вот? что есть «вот»? – тут такое: Кинг-Конг или какое-то близкородственное существо сидит на корточках, очевидно, всего-навсего опорожняя кишечник, – прямо посреди улицы! и все такое! И-и на него не обращают внимания целые кузова, что один за другим скрежещут мимо, набитые русским рядовым составом в фасонных пилотках и с улыбками дуриков… «Эй! – хочется крикнуть Ленитропу, – эй, да поглядите же, какая здоровая обезьяна! или что оно там. Вы, парни, вы! Эй…» Но он, к счастью, не кричит. При ближайшем рассмотрении раскорячившийся монстр оказывается зданием Рейхстага – насквозь выбомбленным, заретушированным, опаленным до черной сажи на всех развороченных взрывами кривых и перспективах, и жестко-звонкие углеродные внутренности его замазаны меловыми русскими инициалами и множеством имен падших в мае товарищей.

В Берлине, оказывается, пруд пруди таких фокусов. Вот огромная хромолитография Сталина: Ленитроп мог бы поклясться, что это девчонка, которую он некогда клеил в Гарварде, усы и прическа побочны, как любой грим, да будь я проклят если это не как же ее звали… но не успевает он расслышать фон из болботанья голосков: скорей, скорей, заносите на место, он уже за углом, – перед ним рядком на мостовой выложены огромные буханки хлеба, тесто оставлено подниматься под чистыми белыми саванами – ух какие же все голодные: их всех вмиг поражает одна и та же мысль, фигак! Сырое тесто! булки для того чудовища… ой нет, точно, то ж здание, Рейхстаг, стало быть, и это не хлеб… теперь уже ясно, что это человеческие тела, откопанные из-под сегодняшних завалов, и всякое в своем тщательно помеченном биркой солдатском пердлявом спальнике. Но это не просто оптический обман. Они вздымаются, видоизменяются, и кто знает – лето закончится, настанет голодная зима, чем мы станем кормиться к Рождеству?