Радуга тяготения

– Вот это – остров Узедом, – нежно поясняет фон Гёлль. – С одной стороны граничит с Балтийским морем. Кроме того, его ограничивают две реки. Названия их – Свине и Пене. Мы только что были на реке Свине. Мы были в Свинемюнде. Название «Свинемюнде» означает «устье реки Свине».

– Понял, понял.

– Мы направляемся вокруг острова Узедом к тому месту, что располагается в устье реки Пене.

– Погодите-ка, это, значит, будет называться… постойте… Пенемюнде, правильно?

– Очень хорошо.

– И? – Повисает пауза. – А. А, то самое Пенемюнде.

Нэрриш, как выясняется, раньше там работал. Склонен отчасти кручиниться при мысли, что сейчас Пенемюнде оккупировали русские.

– Там размещалось производство жидкого кислорода, на которое я и сам глаз положил, – Шпрингер тоже не очень доволен, – я хотел основать сеть – мы еще только подбираемся к тому, что в Фолькенроде, в прежнем «Институте Геринга».

– Под Нордхаузеном тоже куча этих ЖК-генераторов, – это Ленитроп старается принести пользу.

– Спасибо. Но там тоже русские, как вы помните. В том-то и загвоздка – если бы все это не было так противно Природе, я бы сказал, что они не ведают, чего хотят. Дороги на Восток днем и ночью запружены русскими грузовиками, набитыми матчастью. Трофеи всевозможны. Но пока никакой ясной схемы, кроме как свинчивай-и-пакуй-домой.

– Черти червивые, – Ленитроп давит умняка, – вы как думаете, они уже нашли этот «S-Gerät», а, мистер фон Гёлль?

– А, это мило, – сияет Скакун.

– Он из ОСС, – стонет Нэрриш, – говорю вам, его надо чпокнуть.

– «S-Gerät» нынче по £10 000, половину вперед. Интересует?

– Не-а. Но в Нордхаузене я слыхал, что он у вас уже есть.

– Неверно.

– Герхардт…

– Он чист, Клаус. – Такой взгляд Ленитропу уже доставался – от торговцев машинами, которые сигнализировали своим партнерам: у нас тут натуральный идиот, Леонард, не спугни его, пожалуйста, а?

 – Мы нарочно запустили эту дезу в Штеттине. Хотелось посмотреть, как отреагирует полковник Чичерин.

– Блядь. Опять этот? Он отреагирует, будьте надежны.

– Вот мы и едем в Пенемюнде это выяснить.

– Ох батюшки. – Ленитроп рассказывает об их стычке в Потсдаме, и что Лиха считала, будто Чичерина Ракетное железо волнует гораздо меньше, нежели плетение комплота против этого оберста Энциана. Если спекулянтам и интересно, виду они не подают.

Беседа смещается на эдакую вялую конспективную похвальбу знакомствами, в которой так любила уплывать на исходе дня Ленитропова мама Наллина: Хелен Трент, Стелла Даллас, закулисная жена Мэри Нобль…

– Чичерин – непростой человек. Он как будто… считает Энциана… другой частью себя – черным вариантом того, что у Чичерина же внутри. И ему нужно это… ликвидировать.

Нэрриш: Вы считаете, может быть… какая-то политическая причина?

Фон Гёлль (

качая головой): Я даже не знаю, Клаус. С того происшествия в Средней Азии…

Нэрриш: Вы имеете в виду…

Фон Гёлль: Да… Киргизский Свет. Знаете, а смешно – он никогда не хотел считаться империалистом…

Нэрриш: Никто из них не хочет. Но эта девушка…

Фон Гёлль: Малютка Лиха Леттем. Которая думает, что она ведьма.

Нэрриш: Но вы и впрямь полагаете, будто она намерена осуществить этот… этот свой план, найти Чичерина?

Фон Гёлль: Я полагаю… намерены… Они

…

Нэрриш: Но, Герхардт, она же в него влюблена…

Фон Гёлль: А он за ней не ухаживал, правда?

Нэрриш: Не может быть, что вы намекаете на…

– Слушайте, – лепечет Ленитроп, – что вообще за чертовню вы несете, ребята?

– Паранойя, – укоризненно рявкает Шпрингер (как рявкает публика, если ее оторвать от любимой игры). – Вам не понять.

– Прошу прощенья, мне надо сблевнуть.

Классика красного словца среди двоешников из школ шарма, вроде нашего Любезного Ленитропа, и на суше – довольно передовая метода, но только не тут, где Балтика исключает всякую невозможность морской болезни. Шимпы занимаются своим блёвом, сгрудившись под брезентом. Ленитроп вливается в горстку жалких музыкантов и хористок у лееров. Его обучают тонкостям: как не травить против ветра и соразмерять выбросы с тем, когда судно качнет бортом к морю, – фрау Гнабх изъявила надежду, что корабль ей никто не заблюет, с той остекленелой улыбочкой, какую вызывает доктор Мабузе, особенно в удачный денек. Фрау теперь слышно из рубки – она ревет свою матросскую песню.

– Öööööö, – изрекает Ленитроп за борт.