Рай и ад. Великая сага. Книга 3

Ну вот, дело сделано. Как же они сияли от ожидания, когда уезжали! Надеюсь, их любовь поддержит Тео, когда он наконец встретится со своим тестем. Ну а мне придется как-то выдержать неизбежный шторм. И отношение ко мне Купера, и без того ужасное, ухудшится еще больше…

…Следующий день. В полдень двое наших чернокожих разгрузили первые подводы со строительными материалами. Когда я пишу это, то смотрю на аккуратные штабеля желтых сосновых досок, обработанных на нашей собственной лесопилке. Возможно, уже следующее Рождество мы будем встречать в новом доме.

Неужели все наконец налаживается?..

– Янки, да еще военный, никогда не станет моим зятем! – прокричал Купер жене, после того как молодой человек произнес свою отрепетированную речь, выслушал в ответ брань и оскорбления Купера и ушел, расстроенный и заметно побледневший. – Я заявлю на него властям! Наверняка есть законный способ признать брак недействительным!

– Только смысла в этом нет, – сказала Юдифь. – Твоя дочь уже провела с ним две ночи в Саванне.

– Во всем виновата Мадлен.

– Некого винить. Молодые люди влюбляются, так бывает.

– Я не отдам свое единственное дитя этому мерзкому саквояжнику! – И со словами, что он заночует в конторе, Купер выскочил из дому.

Около часа ночи Юдифь разбудил стук. Открыв дверь, она увидела на крыльце Купера. Двое знакомых привезли его домой из бара отеля «Миллс-Хаус», где он весь вечер накачивался бурбоном, а потом начал оскорблять какого-то майора и, наверное, получил бы сполна, если бы бурбон внезапно не свалил его с ног.

Без конца извиняясь, мужчины потащили пьяного Купера, от которого разило, как из бочки, наверх, в спальню. Юдифь с лампой в руке шла за ними. Когда джентльмены ушли, она раздела и умыла мужа, а потом сидела рядом с ним, пока он не проснулся в половине третьего. Первые его слова, произнесенные после тяжких стонов, поразили ее:

– Ну и пусть лежит в той грязной постели со своим янки! Двери моего дома теперь закрыты для нее навсегда!

Юдифь, не выдержав, разрыдалась.

– Купер, это уже слишком! – в ярости воскликнула она. – Твои глупые политические пристрастия становятся уже просто смешными. Я отказываюсь разлучаться со своим единственным ребенком и буду видеться с ней, когда захочу.

– Только не здесь! – заорал он. – Я прикажу слугам не пускать ее на порог, и тебе лучше подчиниться. У меня больше нет дочери!

Он отшвырнул одеяло и, поскальзываясь на натертом полу, быстро прошел в ванную, где его вырвало. Юдифь в отчаянии наклонила голову.

Глава 54

Он сидел в дальнем кресле третьей ложи, справа от сцены, специально выбрав такое место, куда не падал свет рампы. Ему не хотелось, чтобы она увидела его раньше времени.

Кровать, где она лежала, была установлена в глубине сцены. Подушка, которой ее должны были душить, упала на пол. Он подметил, как у нее дрогнули веки, что было, конечно, непрофессионально. Белокурые волосы, рассыпанные по плечам, сияли тем чудесным серебристым отливом, который он так хорошо запомнил. Но не потому, что испытывал к ней какие-то нежные чувства. Положив ладонь на левое бедро, он начал растирать поврежденную мышцу, как будто это могло восстановить ее и вернуть навсегда утраченную способность с легкостью прыгать в дуэльных сценах или убедительно играть роли героев-любовников.

– «…сказать о человеке, любившем неразумно, но безмерно…»[45]

От жары на сцене черный грим Трампа растекался отчетливыми полосками, и его лицо уже напоминало шкуру зебры. Хотя он произносил свои реплики чересчур напыщенно, зрителю в третьей ложе его игра показалась довольно похвальной. Более того, для провинциального театра и сама постановка была бы вполне сносной. Если бы не главная героиня. Для Дездемоны этот вечер был, безусловно, провалом.

Мужчина в ложе вдруг поймал себя на мысли, что трамповский «Отелло» вполне можно было бы вставить в трехнедельное окно в расписании «Нового Никербокера», которое пока оставалось свободным. Только вот ведущую актрису придется заменить, потому что миссис Паркер больше не сможет выступать – никогда. Он сунул руку в левый карман и нащупал то, что нью-йоркские бандиты называли «колечками портовых бродяг», – скрепленные между собой и согнутые под размер пальцев гвозди для лошадиных подков.

– «Я этого обрезанного пса, схватив за горло, заколол – вот так».