Глава, над которой я трудилась последний час, пополнилась всего парой предложений. Мысли не шли в голову, и я знала почему. Творить мне не давала усталость. Вчера вечером родители поругались и разбудили меня. Я не слышала всего спора, но речь шла о пани Шиманьски. Она предлагала спрятать меня и маму, если понадобится, но не могла взять нас всех. Я не понимала, чем так расстроен отец. Мы же с мамой не собирались бросать его.
– В нашем мире, – сказала я, – у каждого будет автомобиль с радио.
Дарья плюхнулась на живот, глаза ее сияли.
– Не напоминай мне.
На прошлой неделе мы глазели на машину, которая подъехала к «Водопаду», модному ресторану, где я однажды видела кинозвезду. Когда шофер вышел из машины, мы услышали игравшую внутри музыку – она просачивалась наружу и висела в воздухе, как аромат духов. Вот чудо – иметь с собой музыку во время путешествия!
В тот день я заметила на ресторане новую табличку: «Psy i Żydzi nie pozwolone!» – «Собакам и евреям вход воспрещен!»
Мы слышали рассказы о Хрустальной ночи. У кузины моей матери сожгли дотла магазин в Германии. Один из наших соседей приютил у себя мальчика, родителей которого убили во время погрома. Рубин умолял мою сестру уехать в Америку, но Бася не хотела бросать родителей. Когда она посоветовала им перебраться в еврейский квартал города, прежде чем ситуация ухудшится, отец сказал, что она слишком чувствительная. Мать указала на красивый деревянный буфет, который весил, наверное, не меньше трехсот фунтов и принадлежал моей прабабке.
– Разве можно упаковать в чемодан свою жизнь? – спросила она мою сестру. – Ты оставишь за спиной все воспоминания.
Дарья тоже помнила ту табличку на ресторане.
– В нашем мире не будет немцев. – Она засмеялась. – Ах, бедная Минка! Ты выглядишь так, будто тебя может стошнить от одной мысли об этом. Ведь в мире без немцев не будет герра Бауэра.
Я отложила блокнот и придвинулась к Дарье:
– Сегодня он вызывал меня трижды. Я единственная, кого он просит отвечать на вопросы больше одного раза.
– Вероятно, это потому, что ты все время поднимаешь руку.
И верно. Немецкий давался мне в школе лучше других предметов. Мы могли выбирать, какой язык учить, – немецкий или французский. Французский преподавала мадам Геньер, старая монахиня с огромной бородавкой на подбородке, из которой торчали волоски. А учителем немецкого был герр Бауэр – молодой человек, немного похожий на актера Леона Либгольда, если прищуриться или сильно замечтаться, к чему я была склонна. Иногда, когда герр Бауэр склонялся над моим плечом, чтобы исправить какую-нибудь ошибку в согласовании родов в моей работе, я представляла, как он обнимает меня, целует и говорит, что нам нужно бежать вместе. Как будто такое могло произойти между учителем и ученицей, между христианином и еврейкой! Но на него, по меньшей мере, было приятно смотреть, и я хотела, чтобы и он обратил на меня внимание, поэтому посещала все его уроки – немецкую грамматику, разговорный язык, литературу. Я была его звездной ученицей и встречалась с ним даже во время перерыва на обед, чтобы попрактиковаться.
– Glauben Sie, dass es regnen wird, Fräulein Lewin?[34]
– спрашивал он.– Ach ja, ich denke, wir sollten mit schlechtem Wetter rechnen[35]
.Иногда он даже тайком шутил со мной по-немецки.
– Noch eine weikere langweilige Besprechung![36]
– с милой улыбкой говорил герр Бауэр, проходя мимо меня в коридоре следом за отцом Янковяком, зная, что священник ничего не поймет, но я понимала.– Сегодня я заставила его покраснеть. – Признание в шалости вызвало у меня улыбку. – Сказала, что пишу стихотворение и спросила, как будет по-немецки: «Он обнял ее и задушил поцелуем». Я надеялась, может, он покажет мне, а не просто скажет.
– Брр! – Дарья передернула плечами. – От мысли о поцелуе с немцем у меня мурашки бегут по коже.
– Зачем ты так. Герр Бауэр, он другой. Никогда не говорит о войне. Он слишком ученый для этого. Кроме того, если ты слепишь их всех в один комок только потому, что они немцы, чем тогда будешь отличаться от них? Они ведь тоже сваливают нас в одну кучу просто потому, что мы евреи.
Дарья взяла книгу с моей тумбочки и проворковала:
– О, герр Бауэр, я пойду за вами на край света. В Берлин. Ах, погодите, это не одно и то же? – Она поднесла книгу к губам и изобразила, что целует ее.
Во мне вспыхнуло раздражение. Дарья была милашка с длинной шеей и телом танцовщицы. Я не смеялась, когда она кокетничала одновременно с несколькими ухажерами, которые толпились вокруг нее на вечеринках и соперничали за честь принести ей бокал пунша или что-нибудь сладкое.
– Какая разница, – продолжила она, отбрасывая книгу. – Если ты заведешь шашни с учителем немецкого, то разобьешь сердце Йозеку.