Рассказчица

Йозеку повезло. Хотя я не виделась с ним с того дня, отец сказал мне, что он дома, с родными. Хаим, у которого, как и у моего отца, имелись клиенты среди христиан, с их помощью организовал передачу в штаб СС денег в обмен на освобождение сына. Он твердил всем и каждому, кто готов был слушать: если бы не храбрость Минки Левиной, не видать бы им такого счастливого конца.

Я много думала о счастливых концах. Вспоминала наш с Йозеком разговор за мгновения до того, как Всё Случилось. О негодяях и героях. Упырь в моей книге терроризировал всех? Или был жертвой преследований?

Однажды я сидела на ступенях лестницы, которая вела на третий этаж здания школы, пока остальные ученицы занимались Законом Божьим. Я должна была писать сочинение, но вместо этого занялась своей историей и приступила к сцене, где разъяренная толпа собирается у дверей Ании. Карандаш не поспевал за моими мыслями. Сердце у меня ускоренно застучало, когда я представила, как горожане колотят в дверь, как начинают выламывать ее принесенным с собой для линчевания оружием. Я чувствовала, как на спине Ании выступает холодный пот. Слышала немецкий акцент сквозь разбиваемую в щепки дверь…

Но немецкий акцент на самом деле принадлежал герру Бауэру. Он присел рядом со мной на ступеньку, едва не задев меня плечом. Язык у меня присох к нёбу, я не могла бы пошевелить им, даже если бы от этого зависела моя жизнь.

– Фройляйн Левина, – сказал герр Бауэр, – у меня для вас есть новости.

Новости? Какие?

– Сегодня мой последний день здесь, – признался он по-немецки. – Я уезжаю обратно в Штутгарт.

– Но… п-почему? – запинаясь, пролепетала я. – Вы нужны нам здесь.

Он улыбнулся своей прекрасной улыбкой:

– Моей стране я, очевидно, тоже нужен.

– А кто будет учить нас?

Герр Бауэр пожал плечами:

– Отец Черниски займется этим.

Отец Черниски был пьяница, и я не сомневалась, что единственное известное ему немецкое слово – это «Lager»[38]. Но говорить об этом вслух было ни к чему, герр Бауэр думал так же.

– Продолжайте заниматься самостоятельно, – с жаром произнес он. – Вы добьетесь прекрасных успехов. – Затем герр Бауэр встретился со мной взглядом и впервые обратился ко мне по-польски: – Это было честью и привилегией для меня – преподавать вам, – сказал он и пошел вниз по лестнице, а я кинулась в уборную и залилась слезами.

Я плакала о герре Бауэре, о Йозеке и о себе. Я плакала, потому что теперь не смогу погружаться в мечты о герре Бауэре, а значит, придется больше времени проводить в реальности. Я плакала, потому что воспоминания о первом поцелуе сопровождались у меня приступами тошноты. Потому что мой мир превратился в бушующий океан, и я в нем тонула. Умыв лицо холодной водой, я пошла в класс, но глаза у меня остались красными и припухшими. На уроке математики отец Ярмик спросил, все ли со мной в порядке, и я ответила, что вчера вечером мы получили неприятные известия от одной моей кузины из Кракова.

В те дни никто не удивлялся таким ответам.

Выйдя из школы, я, как обычно, сразу направилась в пекарню. И вдруг – уж не призрак ли мне привиделся? Прислонясь к фонарному столбу, на другой стороне улицы стоял Йозек Шапиро. Я ахнула и побежала к нему, а оказавшись рядом, увидела, что кожа вокруг его глаз желтая и лиловая – всех оттенков сходящего синяка, посреди левой брови – заживающий порез. Я хотела прикоснуться к его лицу, но он перехватил мою руку. Один из пальцев у него был привязан к шине.

– Осторожно, – произнес Йозек. – Все еще больно.

– Что они с тобой сделали?

Он опустил вниз мою руку и, оглядываясь на спешащих по своим делам прохожих, сказал:

– Не здесь.

Йозек повел меня за собой прочь от школы. Всем окружающим мы, вероятно, казались обычной парочкой. Но я понимала, что это не так: Йозек так крепко держал мою руку, будто вязнул в зыбучих песках и нуждался в спасении.

Мы прошли по уличному рынку, мимо торговца рыбой, телеги с овощами и оказались у служебного входа в какое-то незнакомое здание. Что бы ни собирался сказать мне Йозек, я надеялась, он не оставит меня одну искать путь к дому.

– Я так беспокоился о тебе, – наконец произнес он. – Я не знал, удалось ли тебе выбраться.

– Я гораздо крепче, чем выгляжу, – ответила я, приподняв подбородок.

– А я, как выясняется, нет, – прошептал Йозек. – Они били меня, Минка. Сломали мне палец, чтобы выпытать, кто мой отец. Я не хотел говорить. Думал, они придут за ним и сделают с ним что-нибудь. Но вместо этого они взяли его деньги.

– Но почему? – спросила я. – Что ты им сделал?

Йозек посмотрел на меня и тихо проговорил:

– Я существую.

На мои глаза снова навернулись слезы, но мне не хотелось плакать при Йозеке, и я закусила губу.

– Мне жаль, что с тобой случилось такое.

– Я пришел дать тебе кое-что. На следующей неделе мы уезжаем в Санкт-Петербург[39]. У моей матери там живет тетка.

– Но… как же твоя работа? – тупо возразила я, желая забыть о словах, которые он только что произнес.