Рассказчица

– Как новенькие, – сказал отец и отдал ботинки мне. – И я не шучу – носи их везде. Каждый день. В жару и в холод. Идешь ты на рынок или на танцы. – Он улыбнулся мне. – Минка, запомни: я хочу увидеть тебя в них на своих похоронах.

Я тоже улыбнулась, радуясь, что наша беседа вернулась в привычное русло.

– Это, наверное, будет сложновато для тебя, ты не думаешь?

В ответ отец засмеялся тем громким утробным смехом, который я всегда вспоминала, думая о нем. Держа на коленях свои новые ботинки, я размышляла о секрете, который теперь знали мы двое, и о другом – только моем. Я не сказала отцу о документах на христианское имя, которые дал мне Йозек, – ни тогда, ни позже. В основном потому, что не сомневалась: он заставит меня ими воспользоваться.

Доев булочку, испеченную специально для меня, я посмотрела на свой синий свитер. На плече остался мучной след от пальцев отца. Я попыталась счистить его, но ничего не вышло. Сколько я ни терла испачканное место, все равно видела едва заметные отпечатки отцовских рук, как будто получила предупреждение от призрака.

В ноябре начались перемены. Однажды отец пришел домой с желтыми звездами, которые мы должны были постоянно носить на своей одежде. Лодзь, наш город, захваченный немцами, теперь назывался Литцманштадт. Все больше еврейских семей переезжали в Старый город или в Балуты, одни – по своей воле, другие – так как власти решили, что квартиры и дома, которыми те владели или снимали в течение многих лет, теперь должны быть зарезервированы для этнических немцев. В городе были улицы, на которых нам было запрещено появляться, вместо этого мы должны были ходить кружными путями. Нам не дозволялось пользоваться общественным транспортом и покидать дома в темное время суток. Беременность моей сестры стала заметной. Дарья несколько раз сходила на свидания с мальчиком по имени Давид и вдруг решила, что знает о любви все.

– Если тебе не нравится написанное мной, – сказала я однажды, – тогда почему ты не перестанешь читать это?

– Не то чтобы мне не нравилось, – ответила Дарья. – Я просто пытаюсь помочь тебе с реализмом.

Реализм для Дарьи состоял в воспроизведении моментов страсти, которые случались у них с Давидом. Она хотела, чтобы моя героиня Ания целовалась с кем-нибудь так же романтично. Послушать Дарью, так можно было подумать, что Давид – этакая смесь Микаэля Гольдштейна, актера из «Зеленых полей», и Мессии.

– Есть вести от Йозека? – спросила она.

Не со зла, конечно, но могла бы и догадаться, что мои шансы на получение писем ничтожно малы. Почту теперь доставляли нерегулярно. Я предпочитала думать, что Йозек часто пишет мне, может, даже по два-три раза в день, и эти его послания копятся где-нибудь в закрытом почтовом отделении.

– Наверняка он просто очень занят, – сказала Дарья, когда я покачала головой.

Мы находились в студии, где Дарья три раза в неделю занималась балетом. Она танцевала хорошо, по крайней мере не хуже, чем я писала книги. Раньше Дарья часто говорила, что поступит в танцевальную компанию, но теперь никто не решался заглядывать далеко в будущее. Я смотрела, как она надевает жакет с желтыми звездами на плече и спине, обматывает шарфом шею.

– Отрывок, где Ания чувствует во рту кровь упыря, – сказала Дарья. – Ты это придумала?

– Мне так говорила бабушка.

Дарью передернуло.

– Жуть!

– Это хорошо или плохо?

Она взяла меня под руку:

– Хорошо. Люди жутко захотят прочесть эту жуть.

Я улыбнулась. Это снова была моя Дарья – Дарья, по которой я скучала, потому что в последнее время она слишком много виляла хвостом перед своим новым дружком.

– Может, переночуешь сегодня у меня, – предложила я, когда мы вышли на улицу, хотя и знала, что Дарья наверняка собиралась на свидание с Давидом.

Мимо нас проходил отряд солдат, и мы инстинктивно пригнули головы. Раньше при виде солдат у меня начинало сосать под ложечкой. Теперь это было таким обычным явлением, что я их почти не замечала. На улице поднялась какая-то суматоха, вдалеке послышались крики.

– Что происходит? – спросила я, но Дарья уже двинулась в ту сторону.

На площади стояли три виселицы, такие новые, что я почувствовала запах свежей древесины. На них болтались тела троих мужчин. Рядом собралась небольшая толпа; какая-то женщина с рыданиями пыталась добраться до одного из повешенных, но солдаты не пускали ее.

– Что они сделали? – спросила Дарья.

Ей ответила пожилая дама, оказавшаяся поблизости:

– Критиковали немцев здесь, в городе.

Солдаты начали разгонять толпу, говоря, чтобы люди шли по домам. Нас с Дарьей разделили. Я слышала, как она зовет меня, но пробивалась вперед, пока не оказалась у виселиц. Солдаты не обращали на меня внимания, они оттаскивали прочь родню казненных.

Раньше мне не доводилось оказаться так близко к мертвому человеку. Когда хоронили бабушку, я была еще совсем маленькой и помню только гроб. Повешенный напоминал осенний лист на дереве и выглядел спящим. Шея его была вывернута под странным углом, глаза закрыты, язык немного торчал изо рта. На его брюках виднелись темные пятна, наверное, он обмочился. «До или после?» – подумала я.