Рассказчица

Румковский много времени проводил в разъездах по гетто: принимал парады детей, маршировавших мимо него; выступал с речами; руководил свадебными церемониями или посещал фабрики, которые, по его мнению, должны были сделать нас незаменимыми для немцев. Ничего удивительного, что его не оказалось на месте, когда мы с Басей явились в его контору. Но мы проторчали на холоде несколько часов и видели, как председатель вошел в здание в сопровождении своей свиты минут пятнадцать назад.

Его легко было узнать по седым вихрам волос, круглым черным очкам и толстому шерстяному пальто с желтой звездой на рукаве. Именно эта эмблема заставила меня схватить задрожавшую при его появлении Басю за руку.

– Видишь, – шепнула я, – по большому счету он не отличается от нас с тобой.

Я посмотрела секретарше в глаза:

– Вы лжете.

Женщина вскинула брови и повторила:

– Председателя нет на месте. И даже если бы был, то не стал бы встречаться с вами без записи на прием. А свободного времени в его расписании нет на ближайший месяц.

Я понимала, что это тоже неправда, так как слышала ее разговор по телефону: она согласовывала встречу с главой продовольственного отдела завтра в девять утра. Я открыла рот, чтобы заявить об этом, но Бася ткнула меня локтем в бок.

– Простите, – сказала она, выходя вперед и отводя глаза в сторону. – Кажется, вы уронили это.

Бася протянула секретарше серьги. Я знала, что та ничего не роняла. На самом деле эти серьги были в ушах моей сестры, когда она одевалась утром. Красивый жемчуг, свадебный подарок Рубина.

– Бася! – выдохнула я. – Как ты можешь!

Она улыбнулась секретарше и сквозь зубы прошипела мне:

– Заткнись, Минка!

Женщина выпятила губы, потом взяла серьги и сказала:

– Ничего не обещаю.

Секретарша направилась к закрытой двери кабинета. На ней были шелковые чулки, что меня поразило. Я не могла дождаться момента, когда смогу сообщить Дарье, что видела еврейку, которая выглядела такой же холеной, как немецкая фрау. Секретарша постучала, и через мгновение мы услышали низкий рокочущий голос, разрешавший ей войти.

Покосившись на нас, женщина скрылась за дверью.

– Что ты ему скажешь? – прошептала Бася.

Мы решили, что говорить буду я. Бася же будет милым довеском, как верная долгу жена. Она боялась, что не сможет языком шевельнуть, если попытается объяснить, зачем мы пришли.

– Я вообще не уверена, что он нас примет, – отозвалась я.

У меня был план. Я собиралась попросить председателя, чтобы он отпустил Рубина на время – отпраздновать с женой годовщину свадьбы на следующей неделе. Таким образом председатель Румковский мог бы показать себя защитником истинной любви, а если он и ценил что-то по-настоящему, так это собственный образ в глазах членов общины.

Дверь распахнулась, и секретарша направилась к нам.

– У вас пять минут, – объявила она.

Мы двинулись вперед, держась за руки, но секретарша схватила меня за плечо и сказала:

– Она может войти. Ты – нет.

– Но… – Бася диким взглядом посмотрела на меня.

– Умоляй его, – посоветовала я. – Встань на колени.

Бася кивнула и, подняв подбородок, вошла в дверь.

Секретарша села за стол и начала печатать, а я осталась стоять посреди приемной, нервно переминаясь с ноги на ногу. Полицейский поймал мой взгляд и мигом отвернулся.

Сестра появилась из кабинета старейшины евреев через двадцать две минуты после того, как вошла. Блузка ее была не заправлена сзади. Помады, которую я позаимствовала у Дарьи, на губах не было, за исключением остатков в левом углу.

– Что он сказал? – выпалила я, но Бася взяла меня под руку и торопливо потащила к выходу из конторы Румковского.

Как только мы снова оказались на улице, колючий ветер поднял дыбом волосы у нас на головах. Я повторила вопрос. Бася отпустила мою руку и нагнулась, ее вырвало прямо посреди улицы на мостовую.

Я убрала волосы с ее лица. Похоже, это означало, что ей не удалось спасти Рубина. А потому я удивилась, когда через мгновение Бася повернулась ко мне, лицо у нее было бледное и сморщенное, глаза горели.

– Его не отправят в Германию, – сказала она. – Председатель пошлет его в рабочий лагерь здесь, в Польше. – Бася взяла мою руку и сжала ее. – Я спасла его, Минка. Я спасла своего мужа.

Я обняла сестру, и она обняла меня, а потом отстранила от себя на расстояние вытянутых рук.

– Не говори маме и папе, что мы ходили сюда, – сказала Бася. – Обещай мне.

– Но они захотят узнать, как…

– Они решат, что Рубин сам все устроил. Пусть не думают, что мы чем-то обязаны председателю.

Это правильно. Я не раз слышала, как отец ворчал по поводу Румковского, он явно не хотел бы оказаться в долгу перед этим человеком.

Ночью, когда мы лежали в постели, а между нами спал Мейер, я услышала тихие всхлипывания сестры.

– Что с тобой?

– Ничего. Все хорошо.

– Ты должна радоваться. С Рубином все будет в порядке.

Бася кивнула. Я видела ее профиль, посеребренный лунным светом, словно она статуя. Бася посмотрела на Мейера и прикоснулась пальцем к его губам, как будто хотела, чтобы он замолчал, или передавала ему поцелуй.

– Бася? – прошептала я. – Как ты уговорила председателя?