Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

— Вот что! — стукнул по столу большак Жуков. — Речи речами так и будут, из них и лаптей не сплетешь. А нужно говорить скоро, да дельно. Яшка вор и Сенька вор — верно. Мы от них терпели, и то верно. Это было давно, тоже верно! А теперь ты один терпишь… При чем мы тут? Ты говоришь, их надо… того… Это не простое дело… Это может дорого встать…

— Да ведь их двое пьяных, а вас вон сколько! — убедительно крикнул Очепенко.

— Нет, ты не это считай! — хитро сощурясь. сказал маленький Жуков. — А сочти ты, сколько тебе не жалко дать нам за такое дело.

Очепенко окинул всех укоризненным взором и всплеснул руками.

— Братцы! Стыдитесь!! Что вы, али злодеи, что я подкупать вас должен… Ах, Егор, Егор! какая же у тебя душа… жесткая да жадная!.. — вздохнул Очепенко. — Ты что не скажешь своего слова, Миша? — ласково обратился он к Захарченке.

— Верно! Умное слово! — взвизгнул маленький Жуков. — И жесткая у меня душа и малая, — всего три четверти десятины ее! и жадна, дьявол! вожу, вожу навоз, — жрет, а не родит! Я скажу вот что! Я вот возьму с собой Груду и пойду с ним. Я его направлю уж… возьмем с собой лопаты… для случая. А ты мне дай пятитку…

— Господи! — умилился Очепенко, возводя глаза к небу. — Вот так паробок! Эка смелость в сердце! Изволь! — он хлопнул его по плечу. — Пятитку? хорошо! Василий Лукич! — обратился он к старшему Жукову. — А нет ли с тобой тех денег, что ты мне за семена задолжал? Вот из них бы я и дал Мише пятитку. Нет? Ах ты… как это! И у меня на раз нет с собой. А может ты, Лукич, дома имеешь те деньги? Нет? Ну… как же это? Эхе, дурно свои деньги давать в люди, никак домой не загонишь… Вот что, Миша! приходи, когда хочешь, спрашивай на пятитку. Лучшее вино дам, всякие наливки… сколько хошь! А еще вот Гиря с тобой пойдет. Слышишь, Гиря, ты пойди с ним… да, да, нужно, братик, твою вину исправить. Нужно! — внушительно добавил он Гире.

Жуковы шептались друг с другом, выйдя из-за стола и встав у двери кабака. Очепенко метнул в их сторону жадный и подозрительный взгляд и улыбнулся.

— Як мне идти?! Хиба ж се дило не грих? — не поднимая головы, сказал Гиря.

— Дурья голова! Али ты, старый боров, не расчухал, что я говорил? Что ж я с тобой поделаю? а? Те-те-те!.. А ведь я это знаю, пожалуй, почему ты за них стоишь. Да ей-богу ж знаю! Ага-га-га!.. То-то ты затвердил всё про грех да про грех! а-а-а!.. Братцы! — крикнул Очепенко, просверливая своими острыми глазками лицо Гири, который поднял теперь голову и смотрел на хозяина с тупым недоумением.

Все обернулись на крик. Михайло, объяснявший что-то знаками пастуху, махнул на него рукой и поднес ему к носу свой тугой, жилистый кулак, скорчив злое лицо и высоко вздернув свою верхнюю заячью губу, чем обнаружил длинные и острые зубы хищника.

— Братцы! — вдохновенно говорил Очепенко. — Вот я за что запнулся сейчас! Видано ли где это и слыхано ли, чтобы человек так уж крепко спал, что и не слыхал бы во сне, как через него двое людей, да три… две! две лошади шагали? а? Экой же крепкий сон! — и он, ехидно улыбаясь, уставился на Гирю.

Маленький Жуков понял ход Очепенко и засмеялся. Остальные внимательно молчали. Глухонемой всё улыбался своей широкой улыбкой, оглядывая всех. Гиря подумал, разинул рот и, вдруг вздрогнув, махнул рукой.

— Дошел я до твоий думы, хозяин, дошел! Иду вже я з ними… Эх, иду что ли?!. — и он решительно встал с места.

— Ха! ловко прижали человека! — крикнул Жуков.

Его большой брат весело усмехнулся.

— Егор! — громко сказал он. — Пойдем уж и мы за компанию, а? Хозяин нам зачтет это… в долг, али угощенье выставит, коли что там?.. Идем?..

— Чего ж нам? Михайле пять рублей обещали, ему хоть выгода, а нам-то…

Маленький Жуков пожал плечами.

— Разве и нам Захарыч даст мало-мало за труды? а? Тоже время теряем… Да и опасно, что ни говори…

— Братцы!.. — и Очепенко указал на образ. — Вот господь свидетель вам, обижены не будете. Так угощу! ах!.. Идите-ка, идите! Доброе мирское дело будет, коли удастся! Подумайте, каких волков не станет больше! Покой ведь будет! рай! А угостить… Эх, и угощу я вас!..

Тогда вдруг все оживились и сразу заговорили вперебой. Даже глухонемой показывал что-то знаками Очепенко, и тот в ответ ему часто кивал головой. Говорили, что нужно взять батоги, потому что идут ведь на отчаянных людей. Чего доброго, они тоже борониться будут!..

— Удавим мы их, вот что! бить не надо, знаки будут, а удавить, повесить на дерево, так не сразу поймут люди, как это вышло, — сами они, али кто… — докладывал меньшой Жуков Захарченке.

— А там увидим, как уже лучше! — сосредоточенно ответил Михаил и, отворотясь к пастуху, быстро замахал перед его носом руками, показывая, как он бьет высокого человека с хромой ногой и как тот храпит и таращит глаза.

Глухонемой сначала долго и внимательно смотрел на руки, потом отрицательно замотал головой.

— Ну, что еще? Не так? А как бы? — раздраженно крикнул Захарченко.

Глухонемой стал рисовать на обеих сторонах своей груди маленькие кружки, обвел пальцем вокруг своей головы и, надув щеки, стал важно гладить свои усы.