Рассказы, очерки, наброски, стихи (1894-1896)

Хутор целовальника Лаврушки стоял на краю извилистой балки задами к ней и лицом в степь. Его окружало кольцо ветел, из-за которых к небу поднимались два колодезных журавля, и во все стороны от этих признаков обитаемости тянулась печальная, однообразная степь, казавшаяся безграничной и похожей на застывшее и окаменелое море от волнообразных, неглубоких и извилистых балок, рассеянных по ней. Всё вместе — хуторские постройки, ветлы и журавли — казалось совершенно ненужным в степи, объятой ночной тенью, ненужным и нарушавшим пустынную гармонию молчаливой и темной широкой степи и окутанного густыми облаками неба над нею. Если бы эту картину переложить в звуки, то получилось бы бесконечное умирающее pianissimo, разрываемое одной густой октавой, взятой forte.

Пляши-нога и Уповающий лежали на дне балки в глубокой яме. На дне ее рос густой бурьян, и в нем было бы не видно друзей, если б даже смотреть на дно ямы с края ее.

— Ах ты, господи! Как же мне курить хочется, ей-богу! — прошептал Уповающий.

— Еще чего… — сурово ответил Пляши-нога.

— Не сердись… удачи не будет… И почему это, Сеня, всегда хочется того, чего нельзя? а?

— По глупости… По жадности…

— А пожалуй что… ей-богу! Может, пора уж нам?

— Айда!..

Они поднялись на ноги. Их подбородки были в уровень с дном балки. Ничего не было видно и всюду было жутко тихо. Тогда Уповающий согнулся и уперся руками в свои колена, и Пляши-нога быстро выскочил из ямы, лег на землю и вытащил друга.

— Спят крепко, видно. Чай, поди-ка, выпили добре для ради воскресенья… — шептал Уповающий, всползая вслед за другом по скату балки. — Мы как — колоду дверную вынем, али замки долой?

— Там увидим… Ты бы не скулил лучше…

Согнувшись и озираясь по сторонам, оба они, как две большие жабы, двигались по земле. Так прошли огород и остановились у каменной стены, перед которой была сложена куча навоза.

— Вот она! — шепнул Уповающий.

— А собака как? — спросил Пляши-нога.

— Две-то я того… давеча дал им. А этой, большой, нет — она с пастухом ушла… Ну, идем, что ли?

— Идем…

Они завернули за угол. Уповающий достал откуда-то из своей шинели короткий толстый лом, а Пляши-нога нечто вроде большого долота.

— Вот она, дверь… Здоровая, чёрт! Э-э-э!.. Вот так штучка!.. отперто! ей-богу! Сеня, и везет же нам!..

— Молчи, чёртова кукла!.. Может, там спит кто…

— И то ведь… Ах ты, в рот те…

Пляши-нога немного приотворил дверь и стал слушать… К лошадиному сапу примешивалось еще что-то, и чуткое ухо конокрада быстро различило, что это дыхание спящего человека… кажется, двух. Он тихонько сообщил об открытии Уповающему. Тот тяжело вздохнул и стал дергать свои усы, оглядываясь кругом. Саженях в двадцати, против конюшни стоял «рабочий дом», настолько же влево — рига, дальше — низенький, длинный овечий отарник. Было тихо… Вдруг звонко заржал конь. Пляши-нога встрепенулся и бросился к двери. Уповающий рванул его назад, с изумлением глядя ему в лицо.

— Что ты, что ты, Сеня! На смерть ведь идешь…

— Кириленков… верно! Он!.. Слышу, он!..

Пляши-нога весь трясся от возбуждения, полымем охватившего его. Он страшно оскалил зубы и, наклонясь к двери, с широкой улыбкой слушал сонный сап и фырканье лошади, а потом, сбросив с плеч свитку, стал засучивать рукава рубахи, помахивая своей железиной.

— Сеня, куда ты, брат? Брось! Ведь люди там!.. ей-богу! — шептал Уповающий, дергая его то тут, то там.

— Пускай! Достану!.. — шептал Пляши-нога. Он тихонько потянул дверь, но она отворилась только на четверть. Оказалось, что за ее скобу изнутри привязан ремень, задетый за что-то.

— Дай нож! — шепнул он.

— На! Только как хошь, а я… уйду! Ведь на смерть это…

— Иди! — махнул рукой Пляши-нога и взмахом ножа рассек ремень. Дверь отворилась настежь. Уповающий горошком откатился в сторону. Его товарищ вытянулся во весь рост на пороге конюшни, с ножом в одной руке и с железиной в другой, и глубоко втянул в себя ноздрями и ртом воздух, густо насыщенный теплыми испарениями навоза и потом лошадей, запахом прелой кожи и дегтя… Он ждал. Лошади беспокойно фыркали и топали ногами. Человеческий храп не прекращался. Тогда конокрад смело, вперед грудью, шагнул в конюшню. Лошади еще беспокойней зафыркали и затопали ногами. Пляши-нога снова остановился, весь дрожа и съеживаясь. В трех шагах от него вырисовывался из тьмы темный круп лошади, а дальше блестели во тьме два крупные глаза. Лошадь прислушивалась и вглядывалась…

— Казак!.. Казаченька!.. — простирая вперед левую руку, прошептал Пляши-нога.

Конь ласково и тихо заржал… Пляши-нога дрогнул, ахнул и бросился вперед, в стойло. В секунду он перерезал повод, обнял морду лошади и поцеловал ее. Она покорно лизала его лицо шероховатым теплым языком, пока он вел ее к двери. В дверях стоял, съежившись как кошка, готовая прыгнуть, Уповающий и нюхал, громко втягивая носом воздух.

— Не боюсь! — шепнул он навстречу сиявшему товарищу. — Водкой разит здорово! Погоди, и я выведу… Привяжи его да помоги-ка… А что? Конек-то!.. Верно я сказал?..