Но наступило, наконец, утро, в котором выпить было нечего. По дороге на работу я не заглянул в магазин. На работе тоже было пусто, на обед специально не вышел из офиса, попросил Лизку купить мне пирожок. С гордостью и нетерпением ждал я вечера. Но к концу рабочего дня Даша заглянула ко мне за ширмочку.
– Николай, у меня сегодня день рождение, пойдемте, попразднуем.
Девчонки накрыли в цехе стол. Мясная нарезочка, фрукты, торт и, конечно же, шампанское. Еще закрытая бутылка уже манила. Что же будет, когда печатник Толик ее откупорит? Пенистое и шипящее разольет по пластиковым стаканчикам, чуть пролив на стол. Мне подадут стакан, со спешащими ко мне со дна пузырьками, янтарное, я почувствую его запах…
– Толик, открывай! – скомандовала Лиза, а сама принялась резать торт.
– Я сейчас – сказал я всем и никому, сглотнув слюну.
Взял со своего кресла куртку, надел, вышел из офиса. Надо к Маше. Это может показаться циничным, и мне в том числе, но после того как она оставит меня на ночь, у нас точно все получится. Независимо от того хорошо нам будет или нет в эту ночь, но говорить станет легче, мы станем ближе, все пойдет как надо. И Маша меня спасет. Я чувствую, что только она на это способна, ни одна другая женщина, даже Света бы меня уже не спасла.
Я остановился у дверей магазина. Нужен шоколад, убедил я себя, чтобы войти туда. Взял шоколад. К нему коньяк. Еще сладкого вина.
Вышел из магазина и пошел туда, откуда пришел. Вошел в цех, уже ели торт. Я поставил пакет на стол.
– Вы куда пропали, Николай? Мы вас ждали, ждали, и уже торт начали…
– Да я дрянь вашу не пью, – сладострастно улыбнулся я и достал из пакета коньяк. Вино вручил Лизе, она увлеклась этикеткой, шоколадку дал Даше.
Мы с Толиком пили коньяк, девчонки вино, резчик Ваня не пил вообще. В офисе включили на компьютере музыку. Шутили, пританцовывали. Ваня ушел первым, ему было скучно. Потом засобирался Толик, предложил развести по домам девчонок, ушел ждать их в машину. Девчонки наспех прибрали со стола. Я допивал коньяк.
– Даш, задержись немного, надо лифлет один сделать – сказал я, лаская взглядом гладь коньяка в стакане.
Лиза шаловливо глянула на Дашу пьяными, завистливыми глазами. Даша и раньше бывало задерживалась для выполнения моих сверхурочных поручений.
Лизка накрасила губы, помахала нам рукой и поспешно удалилась. Даша села ко мне на колени, я допил коньяк, смял стаканчик.
Мой зверь меня, а я ее
Ксюша никогда не просила ее нарисовать. Меня это, признаться, интриговало. Она приходила по вечерам, после школы, садилась на диван, который служил мне кроватью, подбирала под себя ноги и листала мои книги по живописи. Иногда, молча, иногда, спрашивала что-то, показывая мне картинку кверху ногами. Я, как обычно, в этот час сидел за мольбертом, писал, и часто забывал, что кто-то теплый есть в комнате кроме меня. Я вздрагивал от ее вопроса, лениво отвечал. Обнаружив ее существование, думал о ней. Размышлял: а есть ли в ней сила? Сила, которая часто скрывается в тонком теле, за невыразительным лицом, за дрожащей душой.
– Расскажи что-нибудь о себе – просила она, желая завести разговор.
– С чего начать? – спросил я, не отрываясь от работы.
– С начала – пожала она плечами.
– Ну, началу я свидетелем не был, только с маминых слов могу. Например, в первый свой день я первый из прочих малышей в палате роддома обделался черными липкими какашками, что обозначило начало жизнедеятельности моей пищеварительной системы.
Ксюша обиделась.
– Опять ты гадости говоришь.
– Зря ты так, – успокаивал я ее – мама очень мной гордилась в тот момент.
Помолчали.
– Да и что тут гадкого? Ты хотела обо мне – оно и есть. Или ты о душе? Не думаю, что она у меня важнее.
Сжалился и решил немного ей уступить:
– Спрашивай еще. Я постараюсь.
– Откуда у тебя квартира? – и, не выдержав, добавила – тебе же всего двадцать два!
Конечно, она завидовала. Да и кто бы на ее месте не позавидовал?
– Заслужил – честно ответил я, и чтобы ей было понятнее, немного пояснил – здесь жила тетя моей мамы. Она жила со своей невесткой, после того как ее сын без вести пропал. Потом, невестке надоело ухаживать за старушкой, и она ушла устраивать личную жизнь. Моя мама ухаживала за теткой до ее смерти. И квартира досталась нам.
– И чем ты заслужил ее? – неожиданно, подловила меня Ксюша.
– Собой – грубо сказал я, и Ксюша отстала.
Ксюша, в миллионный раз огорченная моей грубостью, снова уткнулась в книгу. Но не она ей была нужна. Она приходила в мою атмосферу. Летела на мой свет, который ярко горел над мольбертом, оставляя остальную часть комнаты жить в тихом полумраке. В нем Ксюша и нашла свой приют. Она шла на мою тишину, на мой низкий голос, и очень бы хотела слушать умные, спокойные речи старшего товарища. А я, как всегда – гадости.