Насмешливость или издевательство есть вид радости, смешанной с ненавистью; она обнаруживается, когда наблюдают некоторую небольшую беду, случившуюся с тем, кого считают достойным ее. Питают ненависть к этой беде и радость видеть ее с тем, кто ее достоин; когда это случается непредвиденно, то неожиданность удивления является причиной смеха согласно тому, что было сказано выше о природе смеха. Но эта беда должна быть незначительна; ибо, будь она велика, невероятно было бы, что впавший в нее достоин того, если только это не будет человек крайне дурной от природы или если к нему не питают слишком много ненависти.
И замечено, что те, кто имеет наиболее явственные недостатки, например хромые, кривые, горбатые или имеющие какое-либо публичное бесчестие, особенно склонны к насмешке: надеясь видеть всех других столь же безобразными, как они сами, эти лица радуются несчастьям, происшедшим с другими, и считают последних достойными того.
Что касается скромной шутливости, которая с пользой направлена на пороки, делая их смешными, хотя ни в самом смехе, ни в смеющемся ничто не свидетельствует о какой-либо ненависти к личностям, то такая шутливость – не страсть, а свойство уважения к человеческому достоинству
; подобное свойство порождает веселость нрава и спокойствие души – признаки добродетели; часто также это указание на ум человека, а именно в том, что он умеет давать приятный облик вещам, которые осмеивает.Не бесчестно смеяться, когда понимают шутки другого; они могут быть даже таковы, что будет печально не смеяться; но когда осмеивают сами себя, то более приличествует удерживаться от смеха, чтобы не показать удивления ни перед высказываемым, ни перед смелостью, с какой это смешное нашли. Потому-то шутки тем больше изумляют тех, кто их выслушивает.
То, что вообще именуют завистью, есть порок, состоящий в природной испорченности, в силу которой известный сорт людей досадует на счастье, замечаемое у других людей; но я пользуюсь здесь этим словом, чтобы обозначить страсть, не всегда порочную. Зависть – поскольку она страсть – есть вид печали, смешанной с ненавистью, и происходит она оттого, что видят счастье посещающим тех, кого считают недостойным счастья. Это рассуждение не основательно только по отношению к дарам судьбы. Ибо что касается этих душевных и телесных даров, поскольку ими обладают от рождения, то их достаточно достойны в силу того, что получили их от Богa прежде, чем стать повинными в совершении какого-либо зла.
Но если судьба уделяет блага кому-нибудь действительно недостойному и если зависть возникает в нас лишь потому, что, естественно любя справедливость, мы досадуем, что она не соблюдена при распределении этих благ, то такая ревность извинительна, особенно если благо, которому завидуют у других, по природе своей способно в руках его обладателей обратиться в зло. Если это какая-нибудь обязанность или должность, в отправлении которой могут позволить себе дурное (особенно когда надеются на то же самое благо для себя и встречают препятствия к обладанию им, тогда как другие, менее достойные, им овладевают), то в таком случае эта страсть становится жесточе и делается извинительной, поскольку ненависть, которую она питает, относится исключительно к дурному распределению блага, чему и завидуют, а вовсе не к лицам, которые им владеют или его разделяют. Но мало людей столь справедливых и великих, которые вовсе не имели бы ненависти к тем, кто их предваряет в приобретении блага, не общего всем и желаемого ими для себя, хотя бы те, кто приобрели благо, были столь же или более достойны его. Чему обычно всего больше завидуют, так это славе: хотя слава других не препятствует возможности стремиться в ней и нам, она тем не менее делает доступ к ней очень трудным и тем возвышает себе цену.