Вчера бал у Бутурлина (Жомини)[347]
– любопытный разговор с Блайем[348]: зачем у вас флот в Балтийском море? для безопасности Петербурга? но он защищен Кронштадтом. Игрушка!– Долго ли вам распространяться (мы смотрели карту постепенного распространения России, составленную Бут[урлиным]). Ваше место Азия; там совершите вы достойный подвиг сивилизации… etc.
…Мы повстречали некоего X., тогдашнего модного писателя. Он был человек чрезвычайно надутый и заносчивый… Он отнесся ко мне довольно благосклонно и пригласил меня в тот же вечер к себе… Действие кончилось, занавес опустился; Пушкин опять обернулся к нам.
– Александр Сергеевич, сегодня середа, я еще, вероятно, буду иметь счастливый случай с вами повстречаться у X., – говорил я почтительно, но вместе с тем стараясь придать своему голосу равнодушный вид, что вот, дескать, к каким тузам мы ездим.
Пушкин посмотрел на меня с той особенной, ему одному свойственной улыбкой, в которой как-то странно сочеталась самая язвительная насмешка с безмерным добродушием.
– Нет, – отрывисто сказал он мне. – С тех пор, как я женат, я в такие дома не езжу!
Будучи в Петербурге, я посетил одного литератора и застал у него Пушкина. Поэт читал ему свою балладу «Будрыс и его сыновья»[350]
. Хозяин чрезвычайно хвалил этот прекрасный перевод.– Я принимаю похвалу вашу, – сказал Пушкин, – за простой комплимент. Я недоволен этими стихами. Тут есть многие недостатки.
– Например?
– Например, «полячка младая».
– Так что ж?
– Это небрежность, надобно было сказать «молодая», но я поленился переделать три стиха для одного слова.
Но хозяин утверждал, что это прекрасно. Пушкин никак с ним не соглашался и ушел, уверяя, что все подобные отступления от настоящего русского языка лежат у него на совести.
Пушкин ввел в обычай, обращаясь с царственными лицами, употреблять просто одно слово: государь. Когда наследник[352]
заметил ему, что он не государь, Пушкин отвечал: «Вы г[осударь] наследник, а отец ваш г[осударь] император».В 1833 или 1834 году после обеда у моего отца много ораторствовал старый приятель Пушкина, генерал Раевский, сколько помнится – Николай, человек вовсе отцу моему не близкий и редкий гость в Петербурге. Пушкин с заметным нетерпением возражал Раевскому; выведенный как будто из терпения, чтобы положить конец разговору, Пушкин сказал Раевскому:
– На что Вяземский снисходительный человек, а и он говорит, что ты невыносимо тяжел.
Вот его подлинные слова:
– Il n’y a qu’une seule bonne société, – c’est la bonn [Только одно общество и хорошо – хорошее общество].
В первое свое посещение Пушкин довольно долго просидел у нас и почти все время говорил со мной одной. Когда он уходил, мой жених, с улыбкой кивая на меня, спросил его:
– Ну что, позволяешь на ней жениться?
– Не позволяю, а приказываю! – ответил Пушкин.
Меня спрашивали, доволен ли я моим камер-юнкерством? Доволен, потому что государь имел намерение отличить меня, а не сделать смешным – а по мне, хоть в камер-пажи, только б не заставили меня учиться французским вокабулам и арифметике.
…Пушкин тотчас после этого [т. е. пожалования в камер-юнкеры. –
– Я всячески, – говорил [Н.М.] Смирнов, – доказывал ему всю неприличность его поведения.
– Не упрашивайте, – отвечал Пушкин, – у меня и такого мундира нет.