Разграбленный город

В очереди на трапе стояло пятеро мужчин – все, как ей показалось, крайне враждебного вида. Прямо перед ней стоял старичок с игрушечной собакой-копилкой. Он с улыбкой оглянулся на нее, и она увидела его редкие желтовато-седые волосы, нос картошкой, водянистые глаза. Он выглядел так же зловеще, как и остальные. Однако, когда подошла его очередь, старичок достал британский паспорт, и Гарриет тут же взглянула на него по-другому. Заглянув ему через плечо, она увидела, что он был отставным консулом по фамилии Ливерсейдж, 1865 года рождения, постоянно проживающим в Софии. Немецкие служащие обращались с ними – двумя британскими подданными – с ледяной вежливостью. Гарриет была рада, что рядом с ней этот старичок с игрушечной собачкой.

Когда они вошли в самолет, он уступил ей дорогу, предоставляя возможность выбрать место, а потом уселся рядом. Поставив собачку на колени, он похлопал ее потертый бок и пояснил:

– Я собираю деньги на больницы. Сотни фунтов уже собрал, знаете ли. Тысячи! Я занимаюсь этим уже более пятидесяти лет.

Путешествие больше не пугало ее. Какова была вероятность, что самолет свернет с маршрута, чтобы арестовать молодую англичанку и семидесятипятилетнего старика?

Пока они летели над горами, мистер Ливерсейдж говорил не умолкая и делал паузы только для того, чтобы выслушать ответ на какой-нибудь свой вопрос. Откуда она приехала? Куда направляется? Чем занималась в этой части света?

– Ваш супруг – университетский профессор? – спросил он. Манеры у него были самые учтивые, но ответ на этот вопрос был для него явно важен. В зависимости от него он определил бы ее положение. Гарриет задумалась, считается ли провинциальное учебное заведение университетом, но решила ответить положительно. Мистер Ливерсейдж, казалось, был доволен.

Ближе к границе Болгарии небо начало расчищаться. Когда они пролетали Македонию, самолет вдруг вынырнул из облаков в ослепительную голубизну. Вдали показалось Эгейское море, чьи изумрудно-голубые волны ласкали золотистые фракийские берега. Мимо них совсем близко проплыла гора, напоминавшая перевернутое ведро, но Гарриет не успела обратить на нее внимание мистера Ливерсейджа: тот был погружен в какое-то рассуждение. Пока она разглядывала острова Спорады, обрамленные лиловыми водорослями и нефритовым и бирюзовым мелководьем, мистер Ливерсейдж рассказывал о своей жизни в Софии, где у него был «чудный маленький домик с чудным маленьким садом» и где он в целом «жил очень хорошо». Но ему порекомендовали уехать. Болгарии тоже грозила война, которая двигалась с запада, словно серая лава, готовая захлестнуть их всех.

– Так мы здесь и оказались! – сказал он, поглаживая свою собачку дряблой рукой, испещренной старческими пятнами. – Держим путь в Афины. Возможно, там я и обоснуюсь. Вот потеха-то, а?

Вероятно, он был прав. Гарриет улыбнулась – впервые с того момента, как накануне вечером вошла в разоренную квартиру. Эти воспоминания бледнели по мере того, как Балканы и все признаки наступающей осени оставались позади. Они вернулись в лето. Пейзаж внизу был окрашен в золотисто-розовые тона. Льющееся через иллюминаторы солнце светило всё ярче.

Их путешествие продлилось до самого вечера, и всё это время мистер Ливерсейдж держал свою копилку на коленях. Он взял с собой пакет с бутербродами и поделился ими с Гарриет. Порой во время беседы он так крепко сжимал свою собачку, что у него белели костяшки пальцев, но его бодрая и непринужденная манера держаться как бы сообщала, что необходимость сорваться с места и бросить прежнюю жизнь была для него делом совершенно обыденным и ничуть его не огорчала. Самолет летел прямо на юг, явно не собираясь поворачивать. Гарриет осознала, что они уже были над Афинами.

– Мы с вами еще встретимся, – сказал мистер Ливерсейдж, когда самолет начал снижаться.

Видя внизу мраморные здания и окружавшие их холмы, залитые розовыми закатными лучами, Гарриет порадовалась, что сможет перевести дух в таком великолепном месте.

29

Встретив на следующий день после обеда Якимова, Гарриет была потрясена.

Она бродила по незнакомым улицам, наслаждаясь свободой от всего, что оставила позади. Накануне вечером она ходила в кино, где кинохроника вместо несокрушимой мощи немецких танковых дивизий демонстрировала британских подрывников, которые устанавливали мины где-то в Северной Африке. Она всё еще намеревалась вернуться в Бухарест, но пока что отдыхала от тревог в этом новом для себя мире, где к англичанам относились с симпатией.

Якимов, на своем старомодном велосипеде напоминавший кузнечика, разрушил ее покой, сразу же напомнив ей о прошлом. При виде Гарриет он соскочил на землю и бросился к ней:

– Дорогая моя! Какая встреча! Что-нибудь слышно о моем автомобиле?

– Его продали.

– Да что вы! – Запыхавшись, он остановился рядом с ней и стал утирать лицо. – Как раз в тот момент, когда ваш бедный старый Яки думал, где бы ему раздобыть деньжат! И сколько же за него дали?

– Шестьдесят тысяч.

– Дорогая моя!