Разящий клинок

Пока то да се, уже и стемнело. Уже зажглись в расположенных рядом кафешках огни, запылали яркие свечи в окнах дворца Тюильри и расположенного рядом с ним Лувра. На эспланаде близ Дома Инвалидов казаки разложили костры. Кашеварили, пели протяжные песни да угощали кашею веселых парижских девиц. Веселых и на все согласных. По шатрам да по кустам вокруг слышались сладострастные охи да стоны. Денис хмыкнул и выбрался из походной палатки наружу.

Рядом плескалась Сена. Огни казацких костров отражались в черных водах реки, оранжевыми сполохами играли на золоченом куполе Дома Инвалидов. Вкусно пахло гороховой похлебкой и кашей из проса.

– А вот, ваш-бродь, отведайте-ко! – как-то незаметно подошел Василий, протянул котелок с варевом.

– А с удовольствием, братец! – улыбнулся Денис.

– И, ваш-бродь… Ежели надость какую девицу…

– А с этим, дружище Василий, я уж как-нибудь сам разберусь!

– Понял. Ну, кушайте, ваш-бродь, кушайте.

– Благодарствую, братец.

Поев, Давыдов спустился к Сене и сполоснул котелок. На лестнице, ведущей с набережной к реке, прямо на ступеньках, сидели какие-то молодые люди и девушки. Приглушенная французская речь звучала вперемешку с русской. Кто-то негромко пел песню… кто-то читал стихи… Многие парочки целовались.

Денис улыбнулся и закусил губу, вспомнив Сонечку. Эх, вызволить бы ее поскорей. Почему-то он был уверен, что вызволит. Ну, ведь не зря же вернулся! Да еще повезло с казаками… С этакими-то молодцами хоть самого черта можно достать!

Еще вдруг вспомнился Вольдемар Северский. Непризнанный поэт, навязывавшийся в друзья. Предатель. Шпион. Что же он так с Софьей? Ведь мог бы просто сбежать, никто бы особо и не искал бы. Так нет же – надо девчонке навредить! Судьбу исковеркать. Зачем? Значит, Северский был неравнодушен к Сонечке… Очень даже неравнодушен, вплоть до ненависти. Это ж надо! Возил с собой компрометирующие документы, выжидал момент, чтоб отомстить. Перехватывая письма, знал, или, скорее, вполне допускал, что девушка может приехать… Она и приехала. На свою голову. Черт побери!

И, раз предатель опустился до столь мелочной мести, то, скорее всего, он будет крутиться где-то рядом с Софьей, желая полностью насладиться триумфом. Тогда есть неплохой шанс его отыскать… и рассчитаться за всё! Впрочем, не это сейчас главное…

* * *

Где обычно приобретают продукты и вино родственники приговоренного, Давыдов узнал все от тех же франтов, дружно показавших на площадь Шатле, лежавшую прямо напротив Сите, сразу же за мостом Менял. Туда-то отправился Денис Васильевич прямо от казаков, все в том же щегольском партикулярном платье и модном цилиндре на голове.

Стоял чудесный майский денек, почти что летний. В центре площади бил небольшой фонтан с воздвигнутой в честь побед Наполеона колонной, украшенной стилизованными пальмовыми ветками. Несколько бурбонских гвардейцев в грязно-белых мундирах, закатав рукава, забросили веревки на золоченую статую богини победы, что сверкала на вершине колонны, и теперь пытались сделать непонятно что – то ли сорвать статую, то ли повалить колонну. Собравшиеся тут же зеваки столпились вокруг и деловито судачили.

– Надо еще одну веревку забросить. Так не получится снять.

– А лучше бы – из мушкета. Попали бы… Чего тут не попасть?

– Ну, скажете тоже – из мушкета. Тогда уж сразу из пушки, ага. Чтоб вообще ничего не осталось.

– И впрямь – ничего не осталось. Вот ведь… был император – были победы…

– Это что это вы так хвалите Узурпатора? Я вот сейчас сообщу куда следует! Эй, эй, господа гвардейцы… Господин лейтенант! Держите его! Во-он того прощелыгу держите!

Бонапартист – тщедушный мужичонка в старом темно-синем сюртуке и серых, с пуговицами, панталонах – проворно скрылся в толпе. Лови еще теперь, ага… Да и что говорить, бонапартистов в Париже хватало… и, ежели престарелый король Людовик Восемнадцатый начнет свое правление неудачно, то… Впрочем, что там говорить! У Наполеона ведь еще были впереди знаменитые «сто дней»!

Немного поглазев на неудачные попытки гвардейцев, Денис Васильевич прошелся вдоль торговых рядов. Ходил не просто так…. Прислушивался, приценивался.

– А вот это мясо – хорошее? А эта рыба? Узникам берут? Что вы говорите? Прямо туда?

Тут Денис с благоговением кивнул на башни Консьержери, расположенные неподалеку, на набережной, и прекрасно видимые с площади.

– Туда, туда, – покивал дородный мясник, воткнув нож в разделочную доску. Покивал и, понизив голос, дополнил: – Вот, не далее как вчера сговаривались… Сегодня придут. И пока прошу извинить, месье: для них – самая лучшая вырезка. Пусть уж приговоренный устроит настоящий пир. Угостит соседей, да и сам вкусно поест напоследок.

– Да уж, – согласился Дэн. – Хоть одна радость.

– Эй, эй, месье! – вдруг углядев кого-то, мясник замахал рукою. Забыл и про зажатый в руке нож – так, с ножом, и махал, словно истинный душегуб-разбойник. – Месье, месье… вырезка ваша готова! Вот, извольте…