Разящий клинок

Со стороны моста Менял как раз выбралась-прогрохотала повозка – небольшая двуколка-фургон, запряженная смирной каурой лошадкою с желтой реденькой гривой. Сидевший на козлах кучер – осанистый краснолицый детина, дородством своим, пожалуй, превосходивший мясника – тяжело спрыгнул наземь. Следом за ним из фургона выпрыгнул юркий мальчишка-слуга – босой, в коротких, до колен, штанах, кургузой бесформенной курточке и надвинутой на самые глаза круглой суконной шапке, напоминавшей фригийский колпак, знаменитый символ революции.

Пока краснолицый расплачивался, мальчишка отнес завернутую в тряпицу вырезку в повозку и снова вернулся, встал невдалеке, у цветущей акации, в ожидании дальнейших распоряжений. Большие серые глаза его рыскали по сторонам, словно у человека с явно нечистой совестью, прядь темных волос выбилась из-под шапки. Лицо, да и вся фигурка гавроша как-то не очень-то походили на образ угловатого полростка, скорее на… Ну, конечно же! Узкое милое личико, вздернутый носик, ямочки на щеках, чуть припухлые губки. Не мальчишка это, а девушка! Более того – девушка хорошо знакомая – Настя! Беглая крепостная, разбойница, любовница французского резидента д’Эрувиля!

Ну, хитра, хитра… И как играет! Настоящая актриса. Ежели бы Денис специально не присматривался, так ничего бы и не заподозрил… Так вон оно что! Значит, господин генерал-майор рассчитал все правильно. Ясно – приговоренную к смерти Жозефину будут спасать… Хорошо бы, чтоб с нею спасли и Софью!

Между тем возница расплатился с мясником и направился к виноторговцу. Гаврош (Настя!) тут же зашагал следом. Денис чуть замешкался, не хотелось попадаться на глаза сей востроглазой фурии: Настя – девчонка приметливая, неглупая – вполне могла узнать. Эх, надо было сбрить усы… или хотя бы подстричь… Впрочем, теперь – чего уж!

Лавка виноторговца располагалась сразу напротив фонтана. Краснолицый по пути обернулся и, подозвав Настю, что-то сказал… Девчонка понятливо кивнула и быстро пошла обратно к повозке. Осмотрелась – Давыдов вовремя спрятался за кустом цветущей сирени – уселась на козлы, взяла в руки вожжи:

– Н-но!

Повозка неспешно поехала по кругу, объезжая фонтан, а перед широким бульваром, начинавшимся прямо от моста, Настя натянула вожжи, пропуская вереницу щегольских ландо, украшенных разноцветными лентами и цветами. Сидевшие в колясках нарядные и веселые люди на ходу открывали шампанское. Наверное, свадьба…

– Sûrement un mariage! (Наверное, свадьба!) – точно так же подумал и вставший рядом с Денисом мужчина во фраке и летнем чесучевом пальто.

– Мagnifique! – тотчас же улыбнулся Давыдов.

Француз согласился:

– Oh, oui!

Зеваки, все еще толпившиеся вокруг многострадальной колонны и пытающихся ее повалить гвардейцев, тоже переключились на новое зрелище. Кто-то хлопал в ладоши, а кто-то кричал, желая молодоженам счастья.

Кортеж вскоре проехал, однако же круговое движение на площади Шатле не возобновилось. Мешал фургон. Тот самый. Он как застыл на месте, так и стоял, и на козлах никого не было!

Возница остановившегося позади фургона омнибуса – местного «маршрутного такси» на конной тяге («Вандомская площадь» – «Лувр» – «Лез-Аль» – «Сите» – «Сен-Жермен» – «Мадлен») поначалу просто покричал. Затем – заругался и, не дождавшись никакой реакции, сошел с козел…

Сразу же заподозрив неладное, Давыдов бросился к фургону, успев заметить рванувшую в сторону Гревской площади одноколку с поднятым верхом. Поднятый верх… в столь чудесный солнечный день… Возница, кстати, обернулся… Пухлое лицо, вялая детская улыбка, красные, чуть оттопыренные уши… Северский! Ну, вот он, гад! Объявился-таки, да… И зачем-то похитил Настю! Зачем? Наверное, стал вести какую-то свою игру, уже не шпионскую. Или что-то не поделил с д’Эрувилем, или…

Впрочем, сейчас было не до рассуждений, оглядевшись по сторонам, Денис свистнул извозчика и вмиг запрыгнул в коляску:

– Вон за той бричкой, любезный. Плачу вдвое!

Повернув, бричка Северского сбросила скорость, но, миновав Гревскую площадь, вновь прибавила ходу, повернув в сторону площади Бастилии и предместья Сент-Антуан. Проносившиеся по сторонам серые доходные дома и мрачные трущобы быстро сменились истинно сельскими пейзажами – какими-то пустошами и каменными, с огородиками, особнячками, увитыми буйным плющом.

Около одного из таких домиков бричка остановилась. Северский (ну, точно – он!), соскочив с козел, отворил ворота, взял лошадь под уздцы и завел во двор. Ворота снова закрылись.