– А я у тебя ничего и не спрашиваю, – усмехнулся Денис. – А Северского – это ты правильно. Мразь он конченая! Интересно, за что? Вы ведь вроде бы заодно… За то, что бил? Кстати, зачем? Что-то хотел узнать?
Пленница неожиданно рассмеялась, показав белые зубки:
– А говорили, что спрашивать не будете… О Северском же – не тайна, а тьфу. Клад Наполеона… Там, в Гродно. Он ведь на самом деле был.
– И вы его нашли.
– Нашли. И Северский об этом узнал. Догадался. Он проследил за Жеромом… ну, тот, чернокожий… Пытал его, а затем убил. Мне совсем недавно рассказал об этом… один человек.
– Ах, вот оно что… – тихо протянул Давыдов. – И, кажется, я этого человека знаю.
Теперь становилось понятно, зачем предатель похитил Настену, зачем пытал… вернее, только начал пытать.
– Я понимаю, что там, в Гродно, все было подстроено, – Денис тоже улыбнулся в ответ. – Ничего не скажешь – ловко.
– Это просто вы – дураки, – откровенно хмыкнула дева. – Кстати, как там Коленька, корнет?
– Уже подпоручик.
– Так его не убили?
– Не убили. Едет себе спокойно домой.
– Ну, слава те, Господи! – Настя явно обрадовалась и, спохватившись, добавила: – Больше ничего не буду говорить.
– И не говори. Я скажу! – Давыдов повысил голос. – Ну, то, что гродненская пани Гурджина на самом деле – антильская колдунья Жозефина де Ланж, я догадался. Правда, не сам. Подсказали. И вот в чем, знаешь ли, дело. Эта самая Жозефина, которой вы с д’Эрувилем готовите побег… Готовите, готовите, я знаю… Так вот. Там же, в Консьержери, находится некая Софья Половцева.
– Софья? Ах да… – В жемчужно-серых глазах заиграли желтые плутоватые искорки. – Северский как-то говорил о ней… Нехорошо говорил, с ненавистью, со злобой… Ага! Так она – ваша возлюбленная, Денис Васильевич? Так?
– Ну… пусть так, – махнул рукою Дэн. – Так вот. Я хочу, чтобы вы прихватили с собой и ее. Ну, чтоб она бежала вместе с мадам Жозефиной.
– Ничего себе – просьба! – шпионка удивленно приподняла левую бровь.
– Я полагаю, не столь уж и невыполнимая, – промолвил Денис.
Настя дернула шеей:
– Не в этом дело. Нам-то зачем ее спасать – вот что! А-ах… понимаю… Я ж теперь у вас. А что д’Эрувилю до меня?
– Так-так и ничего? – Давыдов прищурился. – Не верю! Все же попытайтесь, уговорите его… Ведь, право же, вот этот побег… где одна, там и другая – ведь это же несложно! А уж с моей стороны… нам с вами сейчас нечего делить, и я даю слово…
– Слово? – пленница вдруг расхохоталась, повысила голос с презрением и некоторой обидою. – Слово, барин, – это для вас, для бар. Для нас, крестьян, нет у вас никакого слова и никакой чести. Мы для вас – нелюди, быдло, скот. Позабавиться помещичьим барчукам с маленькой девочкой? Почему бы и нет? А потом избить… просто так, забавы ради… Ведь не человек же! Имущество. Я помню, как в тринадцать годков рожала в кустах мертвого ребенка… Я много чего помню, барин. И не собираюсь ничего прощать!
– А прощать тебя никто и не просит, – жестко отозвался Денис. – Просто помоги. Ведь и делать-то ничего не надо! Напишешь записку д’Эрувилю, я передам… Кстати, та, которой ты поможешь – тоже не человек. Да-да, она тоже имущество, быдло… по крайней мере, таковою была… И мстила. Страшно мстила. Думаешь, в чем ее обвиняют? Тебе рассказать? Ну, послушай, изволь…
Разошедшийся не на шутку Давыдов выложил пленнице все, что знал, что помнил, из тех многочисленных прегрешений, в коих обвиняли Софью. Настя слушала молча, без всякой усмешки. Поверила? Да бог ее ведает.
– Этой вашей девушке… ей опасно возвращаться в Россию! Вдруг да опознает кто? Снова дознание, а потом – казнь!
– Она сменит имя, уедет. Даже выйдет замуж за подставное лицо.
– Даже так!
– Да, так…
– Однако…
Договорились. Труп предателя прикопали здесь же, за сараем, вдали от чужих глаз. Настя написала письмо д’Эрувилю, осталось лишь только передать. Ох, как не хотелось юной шпионке давать адрес, и Дэн ее хорошо понимал. А потому предложил следующее:
– Я так понимаю, времени у нас почти не осталось. Так что не надо никакого письма! Поедем к д’Эрувилю вдвоем, там и объяснимся.
– Вдвоем?!
– Да. Я и ты. На этой вот бричке. Как спина?
– Ничего… – девушка скривилась. – Терпеть можно, ага.
– Тогда живо на козлы… И не вздумай бежать. Все равно ведь поймаю, веришь?
– Верю, господин гусар. С вас станется. Такой уж вы хват.
Поехали по набережной Сены, хитрый Давыдов посоветовал девушке переодеться, дабы не привлекать лишних взглядов своим рваньем. На левом берегу Сены – Рив Гош – было много лавок готового платья, пользовавшихся большой популярностью у бедных и средних слоев населения. В одну из таких лавок – невдалеке от эспланады Инвалидов – и заглянул Денис. Оставив Настю в примерочной, выглянул на улицу, подозвал гавроша, протянул денежку:
– Тут недалеко казаки, да ты знаешь. Найдешь красную палатку… там, на углу. Спросишь Василия Уреева, урядника.
– Ва-си-лий, – сверкнув глазами, по слогам повторил гаврош. – Базиль. Козак… Ур-ъядник.
– Скажешь – пускай берет парочку человек и живо к этой лавке. Пусть на улице стоят, ждут знака. Все понял?
– Уи, месье!