— Бог с ним, с твоим Макаренкой! — отмахнулся Семен Борисович. — Твой Макаренка и мне знаком, я его тоже в руках держал. Он с беспризорниками работал, с мазуриками, а тут детишки от хороших родителей. Разве Семочка и Светочка им ровня?
— Тем не менее я не вижу ни малейшего смысла развивать в них любовь к деньгам, — попытался настоять на своем Анатолий.
— Ты, зятек, даром меня кажный раз на прынцип берешь! — Семен Борисович набычился. — Я в огне не сгорел и в воде не утонул!
— Толик, кончай заедаться! — прикрикнула на него Валерия. — После драки кулаками не машут! Копилки уже у детей, а отбирать их я не позволю. Семочка такой обидчивый мальчик, очень даже нервный.
Анатолий привычно стушевался и смирился с копилочной реформой, а дети были в восторге и не выпускали копилок из рук. Они по нескольку раз в день подходили к Валентине Даниловне, призывно трясли кисками и так выразительно смотрели в ее глаза, что она против воли вынимала из-под подушки кошелек и опускала монеты в бездонные кошачьи пасти. Когда у нее кончились деньги, Сема перестал подходить к бабушке, а менее искушенная Света по-прежнему терлась щечкой об ее руку в надежде выцыганить монетку. История повторилась после того, как пришел почтальон и принес Валентине Даниловне ее пенсию, но вскоре дети сами догадались, что их старая бабушка отличается от остальных взрослых тем, что у нее туговато с деньгами, и мало-помалу утратили к ней былой интерес. Правда, Света еще какое-то время ласкалась к бабушке и бегала к ней переплетать косичку, но позднее у внучки, очевидно не без влияния Валерии, появилось нечто вроде страха, а может быть, даже отвращения к ней. Во всяком случае, Валентина Даниловна много раз замечала, что Света ходит по комнате на цыпочках, не желая обнаружить себя и без нужды приближаться к ее кровати. Именно поэтому она с такой надеждой и любовью часто смотрела на фотокарточку другой своей внучки — Танечки.
В семь часов вечера вернулся с работы Анатолий.
— Как ты себя чувствуешь, мамочка? — прокричал он, заглядывая за шкаф.
— Спасибо, Толенька, сегодня, кажется, чуточку получше. Ты будешь дома или куда-нибудь уйдешь?
— Видишь ли, мамочка, Лера прямо со службы отправилась к портнихе и предупредила, что задержится у нее допоздна. Следовательно, я, так сказать, прикован к тачке. А что?
— Мне хочется помыться, — стеснительно призналась Валентина Даниловна. — Дни стоят душные, я потею… Ты мне поможешь?
— Разумеется.
Сын тотчас же ушел в ванную, а Валентина Даниловна облегченно вздохнула. Дело в том, что болезнь и слабость не позволяли ей мыться без посторонней помощи. Точнее говоря, мылась она сама, но своими силами попасть в ванну и тем более выбраться из нее было неосуществимо. В другой обстановке, при нормальных отношениях, она бы воспользовалась услугами невестки, но Валентина Даниловна принципиально не желала одалживаться у Валерии и мылась тогда, когда той не бывало дома. Она, конечно, испытывала ужасную неловкость из-за того, что сын видит ее голой, однако непритупившееся ощущение стыдливости меркло на фоне блаженства, которое Валентина Даниловна обретала, нежась в расслабляющей горячей воде.
— Мамочка, все готово! — отрапортовал Анатолий, подходя к ней вплотную. — Я добавил в воду немножко бадузана, и ванна буквально утопает в пене. Отнести тебя туда?
— Спасибо тебе, Толенька, я дойду сама. А вот обратно ты меня отнесешь, сынок…
Лежа в ванне, Валентина Даниловна на какое-то время забылась, а затем, вынув из воды правую руку, отряхнула пену и пошевелила пальцами. «Надо будет попросить Толю подстричь мне ногти, — подумала она. — Как болезнь изуродовала руки. Страшно смотреть! А ведь когда-то они были красивыми…»
Она с давних пор избегала пользоваться зеркалом, чтобы не видеть ни морщин, ни дряблых складок кожи, ни выцветших глаз, ни редких седых волос, едва прикрывающих беловато-желтое темя. Да, уплыли годы, как вешние воды. А кажется, что ее жизнь началась только вчера… Скоротечное детство в Екатеринославе, потом война, революция, непрерывная смена власти, эпидемия сыпного тифа, в один день унесшая ее родителей, и приезд в Петроград к старшей сестре Жене, впоследствии умершей от голода в блокаду. Работа делопроизводителем в жилтовариществе, а чуть позже — учеба на Высших торгово-промышленных курсах, помещавшихся в доме № 102 на Невском, который тогда переименовали в проспект 25 октября. По окончании счетно-финансового отделения Валентина Даниловна не без труда устроилась на работу в бухгалтерию завода станкопринадлежностей, находившегося на Предтеченской улице. Именно там летом 1927 года она познакомилась с Гришей.