Речи

(43) На памяти нашей и отцов и предков наших, судьи, было много выдающихся людей и прославленных граждан, которые, после того как перебродили страсти их молодости, уже в зрелом возрасте проявили исключительные доблести. Мне не хочется никого из них называть; вы сами о них помните. Ибо я не хочу воздавать хвалу какому-либо храброму и знаменитому мужу и в то же время говорить хотя бы о малейшем его проступке. Если бы я думал это сделать, я бы во всеуслышание назвал многих выдающихся и виднейших мужей и упомянул отчасти об их чрезмерном своеволии в молодости, отчасти об их расточительности и любви к роскоши, об их огромных долгах, расходах, безнравственных поступках. После того как они впоследствии загладили все это многими доблестями, тот, кто захочет, сможет защищать и оправдывать их, ссылаясь на их молодость. (XIX, 44) Но в жизни Марка Целия — я буду теперь говорить о его достойных уважения занятиях с большей уверенностью, так как, полагаясь на вашу мудрость, решаюсь кое-что открыто признать, — право, не отыщется ни любви к роскоши, ни трат, ни долгов, ни увлечения пирушками и развратом. Правда, порок чревоугодия с возрастом человека не только не уменьшается, но даже растет. А любовные дела и утехи, как их называют, которые людей, обладающих большой стойкостью духа, обычно тревожат не слишком долго (ведь они в свое время и притом быстро теряют свою привлекательность), никогда не захватывали и не опутывали Марка Целия. (45) Вы слушали его, когда он говорил в свою защиту; вы слушали его и ранее, когда он выступал как обвинитель (говорю это с целью защиты, а не ради того, чтобы похвастать[1856]

); его красноречие, его одаренность, его богатый запас мыслей и слов вы своим искушенным умом оценили. При этом вы видели, что у Целия не только проявлялось дарование, которое часто, даже если оно не поддерживается трудолюбием, все же обладает собственной силой воздействия; у него — если только я случайно не заблуждался ввиду своего расположения к нему — были основательные знания, приобретенные изучением наук и закрепленные усердным трудом в бессонные ночи. Но знайте, судьи, те страсти, какие Целию ставят в упрек, и то рвение, о котором я говорю, едва ли могут быть присущи одному и тому же человеку. Ведь невозможно, чтобы человек, преданный наслаждениям, которым владеют желания и страсти, то расточительный, то нуждающийся в деньгах, мог не только на деле, но даже в своих мыслях перенести те трудности, какие мы, произнося речи, переносим, каким бы образом мы это ни делали. (46). Или, по вашему мнению, есть какая-то другая причина, почему при таких больших наградах за красноречие, при таком большом наслаждении, получаемом от произнесения речи, при такой большой славе, влиянии, почете находится и всегда находилось так мало людей, занимающихся этой деятельностью? Надо отрешиться от всех наслаждений, оставить развлечения, любовные игры, шутки, пиры; чуть ли не от бесед с близкими надо отказаться. Поэтому такая деятельность и неприятна людям и отпугивает их, но не потому, что у них недостает способностей или образования, полученного ими в детстве. (47) Разве Целий, избери он в жизни тот легкий путь, мог бы, будучи еще совсем молодым человеком, привлечь консуляра к суду? Если бы он избегал труда, если бы он попал в сети наслаждений, разве стал бы он выступать изо дня в день на этом поприще, вызывать вражду к себе, привлекать других к суду, сам подвергаться опасности поражения в гражданских правах

[1857]

и на глазах у римского народа уже в течение стольких месяцев биться либо за гражданские права, либо за славу? (XX) Итак, ничем дурным не попахивает это житье по соседству[1858], ничего не значит людская молва, ни о чем не говорят, наконец, сами Байи? Уверяю вас, Байи не только говорят, но даже гремят о том, что одну женщину ее похоть довела до того, что она уже не ищет уединенных мест и тьмы, обычно покрывающих всякие гнусности, но, совершая позорнейшие поступки, с удовольствием выставляет себя напоказ в наиболее посещаемых и многолюдных местах и при самом ярком свете.