Речи

(XXV, 67) Все слухи оказались ложными и злонамеренными вымыслами. И если Милон все же внушает опасения даже теперь, то мы уже не боимся этого обвинения по делу об убийстве Клодия, но трепещем перед твоими, Гней Помпей (ведь я теперь обращаюсь к тебе во всеуслышание), перед твоими, повторяю, подозрениями[2181]. Если ты боишься Милона, если ты подозреваешь, что он теперь думает о преступном покушении на твою жизнь или когда-либо о нем помышлял, если этот набор в Италии, как заявляет кое-кто из твоих вербовщиков, если это оружие, когорты в Капитолии, стража, ночные караулы, отборная молодежь, охраняющая тебя и твой дом, вооружены, чтобы отразить нападение Милона, и если все это устроено, подготовлено, направлено против него одного, то ему, несомненно, приписывают великую мощь, необычайное мужество и недюжинные силы и возможности, коль скоро против него одного избран самый выдающийся военачальник и вооружено все государство. (68) Но кто не понимает, что все государственные дела были доверены тебе в расстроенном и расшатанном состоянии, дабы ты их оздоровил и укрепил этим оружием? Поэтому если бы Милону была дана возможность, то он, конечно, доказал бы тебе самому, что никто никогда не был столь дорог другому человеку, сколь ты дорог ему; что он ради твоего достоинства ни разу не уклонился ни от одной опасности; что он во имя твоей славы не раз вступал в борьбу с той омерзительнейшей пагубой

[2182]; что ты, имея в виду мое восстановление в правах, которое тебе было столь желательно, направлял своими советами его трибунат; что впоследствии ты его защитил, когда его гражданские права были в опасности; что ты помог ему при соискании претуры; что он всегда полагался на теснейшую дружбу с двумя людьми: с тобой ввиду благодеяний, оказанных тобой, и со мной ввиду благодеяний, оказанных им самим мне[2183]

. Если бы он не мог доказать тебе этого, если бы подозрение засело у тебя так глубоко, что вырвать его не было бы никакой возможности, наконец, если бы Италия продолжала страдать от наборов, а Рим — от военных схваток, пока Милон не будет повергнут ниц, то он, право, не колеблясь покинул бы отечество, он, которому такой образ мыслей свойствен от рождения и который привык так поступать всегда; но тебя, Великий[2184], он все же попросил бы свидетельствовать в его пользу, о чем он просит тебя и теперь. (XXVI, 69) Ты видишь, сколь непостоянны и переменчивы житейские отношения, сколь ненадежен и непрочен успех, сколь велика неверность друзей, сколь искусно лицемерие приспособляется к обстоятельствам, как склонны избегать опасностей и сколь трусливы даже близкие люди. Будет, будет, конечно, то время и рано или поздно настанет рассвет того дня, когда ты, как я надеюсь, при обстоятельствах, благополучных для тебя лично, но, быть может, при какой-либо общественной смуте (а как часто это случается, мы по опыту должны знать) будешь нуждаться в преданности лучшего друга, в верности непоколебимейшего человека и в величии духа храбрейшего мужа, каких не бывало с незапамятных времен. (70) Но кто может поверить, что Гней Помпей, искушеннейший в публичном праве, в заветах предков, наконец, в государственных делах человек, которому сенат поручил принять меры,

дабы государство не понесло ущерба[2185]

(каковой единой строчкой консулы всегда были достаточно вооружены даже без предоставления им оружия), что он, когда ему дано войско, дано право производить набор, стал бы ждать приговора суда, чтобы покарать того человека, который якобы замышлял уничтожить насильственным путем даже самые суды? Достаточно ясно признал Помпей, достаточно ясно признал, что обвинения, которые возводятся на Милона, ложны; ведь именно он провел закон[2186], на основании которого, как я думаю, Милон должен быть вами оправдан и, как все признают, вы это сделать можете. (71) А то обстоятельство, что сам Помпей находится вон там[2187], окруженный отрядами по охране государства, показывает достаточно ясно, что он вовсе не хочет вас запугать. В самом деле, что может быть менее достойно его, нежели желание принудить вас осудить того человека, которого он мог бы покарать сам и по обычаю предков и в силу своих полномочий? Но он защищает вас, дабы вы, наперекор вчерашней народной сходке[2188], поняли, что вам разрешается свободно вынести такой приговор, какой найдете нужным.