Редберн: его первое плавание

В море матросы всё время заняты «распределением», «обслуживанием» и тысячами способов украшать и восстанавливать бесчисленные паруса и подпорки, чинить паруса или превращать одну из сторон палубы в канатный двор, где они производят грубый шпагат, называемый «шкимушка». Её прядут при помощи лебёдки, и много часов парень из Ланкашира должен был играть роль её привода. Для материала использовались ненужные детали старой оснастки, называемой утилём, пряжа из которого выбиралась по частям, а затем свивалась в новых комбинациях, подобно тому, как производится большинство книг. Это барахло покупается в лавках старьёвщиков, стоящих вдоль причалов, диковинных на вид логовах, совсем глухих, заполненных старым железом, старыми парусами, штангами, ржавыми блоками и устаревшими инструментами и стариками в просмолённых штанах, с жёлтыми, как пакля, бородами, уставившимися злодейскими взглядами. Они смотрят, как злоумышленники, и рассыпанное добро они выставляют для продажи, непреднамеренно напоминая один из морских берегов, покрытый килями и такелажем, сметёнными на берег во время бури.

Да, я был теперь столь же ловким в оснастке, как обезьяна, и при крике «подскочи туда, мой сердечный, и возьми парус» оказывался среди первых воздушных акробатов, которые подскакивали наверх при первом же слове.

Но в первый раз мы зарифляли топсели тёмной ночью, и сам я нависал над палубой вместе с одиннадцатью другими матросами; судно погружалось и поднималось, как бешеная лошадь, и я не испытывал желания оттолкнуться от штанги; тогда, действительно, я думал о домашней перине и держался зубами и когтями без малейшего шанса похрапеть. Но после нескольких повторений, наскоро сделанных, я привык к этому и в ближайшее время уже связывал свою точку рифа так же быстро и квалифицированно, как лучший из них, никогда не делая того, что называют «бабушкиным узлом», и запросто спал внизу на голой палубе как есть, без подстилки. Удивительно как скоро мальчик преодолевает свою робость перед высотой. Сами мои нервы стали столь же непоколебимыми, как диаметр Земли, и я чувствовал себя столь же бесстрашным на королевском дворе, как Сэм Пэч на ниагарском утёсе. К моему изумлению, я также обнаружил, что развёртывать оснастку в море, особенно во время шквала, было намного легче, чем во время стоянки в порту, поскольку всегда, когда вы поднимаетесь по наветренной стороне и судно наклоняется, оснастка поднимается выше, тогда как в гавани она висит почти отвесно.

Кроме того, подача и вращение только придают приятную живость судну, так, различие между нахождением наверху судна в море и в гавани в значительной степени такое же, как между поездкой на реальной живой лошади и на деревянной. И даже если живой боевой конь перебросит вас через свою голову, то это намного солидней, чем бесславное падение с коня деревянного.

Я испытал большое наслаждение, сворачивая главные галантные паруса и королевское семейство в тяжёлый свёрток, что потребовало усилий обеих рук.

Это было дико горячо – прекрасное стремительное движение крови в сердце и радостное, волнующее пульсирование целой системы – самому оказаться подбрасываемым при каждом движении в облака бурного неба и парить подобно рассудительному ангелу между небесами и землёй, освободив обе руки, одной ногой стоя на оснастке и отставив другую в воздух где-то позади себя. Парус наполнялся подобно воздушному шару, выстреливая как маленькое орудие, а затем сдувался и далее сжимался в горстку. И от чувства овладения непослушным холстом, и от его привязки к штанге, словно раба, и многократного прикрепления к прокладке ощущалась лёгкая гордость и власть, какую, должно быть, чувствовал молодой король Ричард, когда он растоптал в прах повстанцев Уота Тайлера.

Что касается руля, то мне никогда не позволяли встать у руля, кроме как во время штиля, когда я и номинальный Глава корабля оказывались заняты одним делом.

Между прочим, этот номинальный Глава был пассажиром, о котором я прежде забыл упомянуть.